Книга Проклятие Персефоны, страница 108 – Рина Харос

Вдруг я издала тихий удивленный вскрик, когда навстречу моим нитям от Охотника, подобно плетям, потянулись лучи света. Блеск заставил прищуриться. Казалось, Роджер ничего не замечал, поскольку его лицо оставалось сосредоточенным – Охотник обдумывал мое предложение. Разорвав связь, я глубоко задышала, пытаясь прийти в себя от увиденного и понять, что произошло.

Голос, прозвучавший слишком тихо, заставил меня встрепенуться:

– Сначала помоги Риду, а после я сделаю все, чтобы ты стала Королевой сирен и получила эту чертову корону. Но я устал ждать. Вылечи брата не завтра, не через месяц… Сейчас.

Готов ли ты вновь сыграть в игру?

Нельзя верить сиренам, как бы сладки ни были их речи, как бы желание, раздирающее и сжигающее изнутри, ни было велико. Эти создания рождены для того, чтобы питаться нашими слабостями и пороками, чтобы потом, наслаждаясь нашей беспомощностью, утащить на морское дно и уничтожить, будто мы никогда не существовали.

Сирены не испытывают сочувствия и жалости, у них нет понимания человеческих чувств, как бы схожи они ни были с людьми во время пребывания на суше. Их улыбки, прикосновения, дыхание не должны стать для тебя спасательным кругом, светом, который ты ошибочно примешь за благословение небес.

Они не могут любить, не могут страдать и не могут сочувствовать. Все их действия направлены лишь на одно – порабощение. Ты подчиняешься их воли безоговорочно, будто сам приказ, сорвавшийся с уст сирены, становится для тебя смыслом жизни.

Много смертных полегло от рук и речей сирен, и было бы глупо полагать, что ты станешь исключением. Тебе не стоит забывать о том, что сирена подчиняет не только мысли, но и тело. Овладев одним, она порабощает человека полностью, как бы тот ни сопротивлялся.

Мысли о лживой красоте вытесняют все, оставляя место лишь безумству. Позволив сирене проникнуть в голову и душу, ты рискуешь медленно и мучительно сгореть в предсмертной агонии, мечтая о скором избавлении от одержимости.

Будь благодарен, если это освобождение придет, прежде чем ты сойдешь с ума.

Но оказалось, что сирены могут любить, страдать, сочувствовать. Надо лишь дать душе раскрыться, чтобы понять, каково это – терять того, кто поистине дорог.

Роджер

Легкие пылали огнем каждый раз, стоило сделать вдох. Не оборачиваясь, ускорил шаг. На горизонте показалась знакомая крыша дома, приютившаяся рядом с себе подобными. Моросил дождь, норовивший заполнить каждый уголок этого мерзкого города, вдали послышались раскаты грома.

– Да подожди же ты! – Злой и раздраженный голос сирены долетал лишь обрывками. Она старалась догнать меня, ускоряя шаг.

Резко затормозив напротив крыльца, ведущего в дом, я почувствовал, как девушка врезалась мне в спину, чертыхаясь под нос. Ее разгоряченное красное лицо излучало недовольство, волосы сбились в колтуны от сильного ветра, мокрые пряди липли к шее, грудь вздымалась и опадала в такт учащенному дыханию, подол платья был запачкан грязью.

– Ну? – Голос, который дрожал от нетерпения, казалось, вот-вот сорвется на крик. – Может, уже зайдем? Или ты хочешь, чтобы твой брат побыстрее умер, пока мы стоим тут как два тупых барана?!

Хоть эти слова и были сказаны на эмоциях, но тем не менее болезненно отозвались в сердце. Крепко сжав кулаки, я двинулся вперед и, перепрыгнув пару ступенек, распахнул дверь и уперся спиной о дверной косяк.