Книга Цветы на камнях, страница 35 – Анюта Соколова

Наконец перед картиной, на первый взгляд состоящей из сплошной мешанины разноцветных мазков, Берган не выдержал:

– Илайя, вам действительно это нравится?

– Вы неправильно смотрите, Ваше Величество.

Я взяла его за руку и отвела подальше. Любопытно, что он нехотя, но подчинился.

– Теперь поворачивайтесь.

С расстояния десяти ярдов картина совершенно преобразилась. Хаотичные мазки сложились в осенний пейзаж: по небу над рощей плыли белые воздушные облака, багряные листья, точно живые, трепетали на ветру, одиноко пламенело дерево на опушке. Берган растерянно моргнул, затем ещё раз. Озадаченный император выглядел куда симпатичнее императора угрюмого.

– Мистика, – хмыкнул он. – Это какой-то фокус?

– Пастозная живопись, – пояснила я с тайным удовлетворением. – Техника рисования крупными рельефными мазками.

– Я в этом ничего не понимаю, – он приглушил голос. – Сколько мне ни твердили о направлениях в искусстве, всё выветрилось из головы. Вон там жуткий синий человек, словно отражённый в разбитом зеркале; помню, что это как-то хитро называется. И зелёные квадратики с красными кругами – тоже какой-то стиль.

– Супрематизм.

– Странно. А почему не квадратизм? Или круглизм?

– Таких стилей нет. Зато есть кубизм – это как раз тот портрет мужчины.

– Но он вообще из треугольников!

Рот я прикрыла ладошкой, чтобы не хихикнуть.

– Ох, – Берган очень по-человечески вздохнул. – Почему бы не рисовать по старинке? Нормальные пейзажи или натюрморты, как в дворцовой картинной галерее? И портреты, похожие на оригиналы?

– Искусство осваивает новые формы… – я осеклась. Лекция о стилях сейчас точно не ко времени. – Берган, посмотрите ещё раз на эту картину! Она же живая! Сделайте шаг в сторону. Видите, облако переместилось, а на землю упала тень?

Император послушно переместился влево, затем вправо. Потом ещё и ещё раз.

– Не спорю, в этом что-то есть. Но те кубики точно не для меня!

За нашими спинами возникло какое-то движение. Я обернулась: охранник выкручивал руку неприметному льену. На пол со звоном упала портативная визокáмера. Берган не шелохнулся, но его лицо опять заледенело.

– Илайя, остался последний зал. Вы не устали?

– Там самые интересные работы, – я взяла его под руку. – Пожалуйста, Ваше Величество, досмотрим до конца!

– Берган, – буркнул он.

Охрана уже выводила жадного до сенсаций льена из зала. Ещё один охранник деловито разбирал визокамеру, уничтожая снимки.

– Ненавижу газетчиков, – зло, сквозь зубы, процедил император. – Год назад в Ренго́ре произошло крушение поезда. Первыми успели сотрудники центральной газеты. И вместо того чтобы помогать людям, они снимали пожар и задыхающихся пассажиров. Стояли рядом и снимали, как умирает придавленный вагоном человек! А потом первыми показали эти записи в новостях.

– Отец бы их наказал и лишил работы, – отозвалась я.

– Я отдал мерзавцев под суд, – Берган поджал губы, помолчал, справляясь с гневом, и продолжил: – Их приговорили к штрафам и условным срокам заключения, но они лишь приобрели популярность. Всё, что я делаю…

Он оборвал фразу, которую несложно было продолжить. «Оборачивается против меня», «Выходит боком», «Даёт не тот результат». Я предпочла смотреть на картины. Авангардное искусство на островах не пользовалось спросом, мой отец и вовсе называл его мазнёй. Он тоже предпочитал «нормальные» портреты и пейзажи.