Книга Притворюсь твоей сестрой, страница 4 – Анна Одувалова

– Повторите, где вы были все эти годы?

– Не… не помню… – мой голос срывается, а головная боль усиливается. – Я очнулась перед воротами дома…

– А до этого? – Он подозрительно прищуривается. Качаю головой.

– Не помню.

Виски тру на автомате, просто это хотя бы чуть-чуть помогает унять боль.

– Да хватит уже! – мама хватает его за локоть, но он отстраняется, как от назойливой мухи.

Мне разрешают уйти, только когда я начинаю трястись так, что зубы стучат. Холл встречает тишиной: черно-белая плитка, портреты предков в золоченых рамах и зеркало во всю стену, где мое отражение кажется чужим. Розовое платье висит мешком, волосы спутаны и сил почти не осталось. Стою возле лестницы, чувствуя, как кружится голова. Мне срочно нужно прилечь, но я представления не имею, где можно расположиться.

Куда идти? Спальня родителей? Моя старая комната, превращенная в музейный экспонат? Из гостиной доносится смех Элая – сухой, ядовитый. Он точно не поверил. Ни на секунду.

– Зои! – Мама подбегает так быстро, что подол ее шелкового платья запутывается в ногах. Ее духи – все те же, с нотками груши и лаванды – на мгновение перебивают запах дыма от погасших свечей. – Доченька! – Ладони дрожат, когда она хватает меня за плечи, будто проверяя, не мираж ли я. – С тобой все хорошо?

Я отстраняюсь на полшага, чувствуя, как затекают пальцы от того, что слишком долго сжимала их в кулаки. Ее маникюр – идеальный французский, как пять лет назад оставляет царапины на моей коже.

– Определенно нет, – отвечаю, и ее брови взлетают вверх. Да, тринадцатилетняя Зои не грубила. Тринадцатилетняя Зои визжала от восторга, получая в подарок очередную куклу.

– Ты… – Она сглатывает, поправляя брошь в виде совы на воротнике. – Ты, точно, ничего не помнишь?

Сдерживаюсь, чтобы не скривить губы. Ее взгляд ползает по моему лицу, выискивая ложь. Мои ногти впиваются в ладони, боль помогает не закатить глаза.

– Нет.

Она отводит взгляд первой, теребя складки платья.

– Прости, прости, это все так неожиданно! – Голос срывается, будто она репетировала эту сцену и забыла слова. – Думаю, тебе стоит отдохнуть. Твоя комната… – пауза, пока она подбирает дипломатичную формулировку, – немного изменилась, но, возможно, привычная атмосфера…

– Конечно, – перебиваю, направляясь к двери холла.

Мама замирает, словно ожидая, что я брошусь ей на шею. Когда я не двигаюсь, кидается сама. Ее объятия душат. Рукава платья пахнут знакомыми духами.

– Ты… – всхлип у меня в волосах, – ты ведь не забыла, где она?

– Не забыла, – отвечаю в пространство над ее плечом. Улыбка натягивается сама, болезненная, как шов.

Она отпускает меня, вытирая тушь тыльной стороной ладони. Черные разводы остаются на коже.

– Прости! Я еще не пришла в себя. Но… – Глубокий вдох. – Мы обо всем поговорим. Отдохни.

Ее каблуки цокают по мрамору, удаляясь в сторону гостиной. Я остаюсь стоять под взглядом портрета десятилетней Зои, чьи кукольные банты теперь кажутся издевкой.

Привожу в порядок дыхание. От голода подташнивает. Но полтора дня без еды не самое страшное, что было в моей жизни, и точно не повод для обморока, но сейчас начинаю жалеть, что не стащила с фуршетного стола пару бутербродиков. Не хотела привлекать к себе внимание, нервничала. А сейчас сводит желудок, и кружится голова. Я устала, и из меня словно высосали все силы. Это место, этот дом, эти люди… мне тут тяжело.