Книга Последнее слово единорогов, страница 224 – Виолетта Орлова

Жизнь порой награждает человека моментами, когда у того неизбежно наступает взросление. У каждого это происходит в разное время: у одного в десять лет, а у иного в семьдесят. В самом деле, существуют ли какие-то критерии «взрослости»? В Беру, кажется, подобной чертой между юностью и опытностью считался возраст семнадцати смрадней: невидимый рубеж, переступив который позволялось многое: без зазрения совести накачивать себя жизурманом, обжиматься с девчонками на тенистых ветках, читать запретную литературу и многое другое. Однако, и Тод сейчас очень хорошо это прочувствовал, взросление приходит как-то иначе. Он вроде так уже много всего повидал, потерял в детстве сестру, не раз сталкивался со смертью, помогал и предавал, казнил и миловал, но глядя в пустые мертвые глаза отца своего друга, он только теперь ощутил себя дряхлым стариком, который скорбит о печальной судьбе всего мира. Горькие слезы полились по его щекам, ибо ему действительно было искренне жаль Дорона Треймли, человека из его теперь уже далекого детства. Человека, который вот так неожиданно заставил его повзрослеть.

Тод обхватил себя руками, словно пытаясь защититься от невидимых врагов, сколько он так простоял? Время будто протекало вне его самого. Но когда Тод вновь занырнул в реальность, то, к своему удивлению, не обнаружил рядом Джехара. Пройдоха, пользуясь удобным случаем, сбежал, что, впрочем, легко можно было предвидеть. Ну зачем, зачем он вообще пошел сюда? Артур ведь предупреждал, что все кончено, и Дорону уже не помочь. И откуда у него такое предубеждение против его слов? Почему ни разу не послушал, не поверил?

Рассеянно Тод заскользил по запыленной дороге, сбитой от крупных полидексянских обозов, по бокам вилась сушеная солома вместо травы. Возвращаться в лабиринт, но зачем? Тода озарило странное понимание того, что жизнь его абсолютно бессмысленная: он просто плывет по течению: ни дома, ни врагов, ни друзей. Тод так часто поступался другими ради себя, но только теперь понял: он и для своей персоны ничегошеньки хорошего не сделал. Все пошло лишь во вред. Оставаться здесь? Так его, верно, убьют, как несчастного господина Треймли.

Тод рассеянно почесал у барса за ухом: тот прижал уши, будто безобидный котенок.

– Возвращайся, – ласково прошептал беруанец. – Пусть чувство дома ведет тебя до конца.

Ирбис в нетерпении взмахнул хвостом; зверь так ждал этого разрешения, ибо именно оно позволяло убраться восвояси. Затем его ловкое гибкое тело растворилось в предутренней мгле. Тоду стало зябко, и он досадливо повел плечами. Глупость на глупости; что такое с ним сегодня?

Совершенно неожиданно расстроенный юноша увидел перед собой на дороге человека. Смутное предчувствие зародилось в его душе: он где-то его уже видел, но когда? Немолодой, сутуловатый, невысокий, с благообразным ухоженным лицом, внушавшим доверие, с длинными обвислыми усами, натертыми благоуханным маслом – нет, они не встречались раньше. Но красивые оленьи глаза с черной щеточкой по-щегольски густых ресниц, мог ли он их забыть?

– Кто вы такой? – резко поинтересовался Тод, не выдержав мучительной неизвестности. Мужчина вздрогнул; очевидно, он тоже находился в своих мыслях и никого не видел вокруг.

– Меня можно называть господин Мильхольд, я – директор Доргейм-штрассе. А вы кем будете, молодой человек? И что забыли здесь в столь поздний час? – приятным голосом ответил он, с напряжением вглядываясь в темноту.