Книга Хозяйка молодильных яблок, страница 94 – Иви Тару

– Сама призналась, что лишь волю матери исполняла! – выпалил Бурогнев и кинул распаленный взгляд на толпу.

– Со страху чего не скажешь! Давай волхву призовем да спросим.

– Разве не знаешь ты, что княгиня с волхвой вчера обратно уехали? – спросил Бурогнев.

Чекан притворно удивился.

– Разве? А не они ли вон там идут?

Бурогнев так резко обернулся, что чуть не упал. Действительно, к ним неспешно приближалась княгиня Люборада и волхва Свентава; лица у обеих бледные, будто не спали несколько дней. По бокам гридни их от толпы отсекают, чтоб не смел тронуть никто. Но люди все равно руки тянули, пытались хоть краешка платья коснуться.

– Матушка-княгиня и ты пресветлая служительница Макоши, помогите, не дайте пропасть… – причитали женки в толпе; мужики тоже смотрели с надеждой.

Женщины дошли до небольшого помоста, где стояли Молодинский князь и посадник, поднялись. Бурогнев смотрел волком. Знал бы, кто их из запертых покоев выпустил, самолично бы разорвал. Княгиня, однако, не спешила обиду на пленение выказывать, но обольщаться не стоило. Ничего, скоро все переменится. Он поглядел поверх толпы, желая видеть, что за людскими спинами делается, не едут ли те, кого он так ждал. Не увидел ничего и лишь кулаки стиснул.

– Знаю, что вчера произошло, – сказала княгиня. – Желаю видеть сына своего и его невесту. Мы ее выбрали, нам и ответ держать, если слабосильной она оказалась, но хотим убедиться.

– А вот они, – услужливо подсказал Чекан, – уже пришли.

И точно, вышли на площадь князь, девица и мать ее. Велезара губы скорбно поджимала, негодование выказывая, как ее, княжью тещу, посмели запереть!

В толпе оживились; хоть повод для сборища не радостный был, но витала в воздухе какая-то загадка, что сулило пусть и небольшое, но развлечение. Посмотрим, как мать князя с будущей тещей поладят, если поладят.

Стрижак с гриднями за Велезарой шел, руку на рукоять меча положив. Стража, охранявшая женщин, увидев их поутру, сама оружие сложила и двери открыла. Пока все шло, как и задумано. Еще бы от Турилы вестей дождаться.

Милава ехала не так чтобы шибко, но и не медленно. Чубарка сама выбирала, где шагом идти, где рысить, а где скакать что есть сил. Переправу давно миновали, лесом проехали, полем; зазмеилась желтым песком дорога, а на конце её уж стены Семидола на голубом небе виднелись.

У небольшой рощицы Чубарка остановилась и ни туда и ни сюда. Милава уж её пятками в бока пинала, с места пыталась сдвинуть, и за уши трепала, и гриву дергала. Стоит как вкопанная. Что ж, слезла, встала напротив, взяла руками за морду с обеих сторон.

– Ну, чего ты, милая моя? Чего упрямишься? Устала? Потерпи, родная. Вон и стены уж видны, там отдохнешь, я тебя в конюшню к Румяне отведу. Там водичка свежая, зерно отборное. Гриву тебе расчешу…

Чубарка ушами прядала, слушала, карие глаза влажно блестели. Милава поцеловала её в мокрый нос. Лошадка фыркнула и на девушку дунула, у той аж коса за спиной взлетела. Зажмурилась Милава, а когда глаза открыла, первым делом руки свои увидела, все в перстнях золотых. Глаза опустила, а на ней наряд такой, что не у каждой царицы заморской сыщется. Головы коснулась, а там венец с каменьями. Да и Чубарка вся в сбруе золоченой, попона искусной вышивкой украшена. Копыта серебром покрашены. В гриву и хвост ленты шелковые вплетены.