Книга Хозяйка молодильных яблок, страница 96 – Иви Тару

Она медленно подошла к пребывающему в лихорадке мужчине и протянула ему красно-золотистый плод. Лесь взял его осторожно, поднёс к носу и тут же принялся грызть, словно опасаясь, что отнимут. Глаза его прояснились, глупая улыбка с лица ушла. Стрижак кивнул ему.

– Лесь! Кончилась твоя служба, можешь чужую личину сбросить.

Тот выдохнул с облегчением, поклонился князю в ноги.

– Прости меня, княже, если что не так сделал. Окрутили меня, опоили, ничего не понимал, только то, что люблю без меры вон ту девицу и любое желание выполнить готов.

Народ на площади шумел всё сильнее. Те, кто в задних рядах, просили передних пересказать, что там происходит. Гул стоял такой, что ни слова не разобрать. Бурогнев руку поднял.

– Тихо! – гаркнул он. В толпе чуть попритихли. – Сдается мне, князь наш за дураков нас держит. Это ж надо на престол вместо себя байстрюка посадить! В уме ли ты, князь?

– То мой замысел был, чтобы князя нашего сберечь, – спокойно сказала Свентава. – Меня тоже безумной назовешь?

Бурогнев насупился, но сказать что-либо не посмел. Народ волхву уважал, и хулы на неё мог и не стерпеть.

– Выходит, один князь ложный и невеста его такая же. А второй-то хоть и настоящий, да вот невеста его какова? – раздались из толпы крики.

– Да она ж вон вылечила Леся! Значит, чародейка?

– А мож, только хвори ей даются, а дождь вызвать – это ж какие силы нужны! Даром что лицом пригожа, да чары есть ли?

Площадь полнилась разговорами, пересудами. Милава смотрела на Стрижака.

– Как же называть мне тебя теперь? Ставром?

– Можешь как и прежде – Стрижаком, – шепнул он, подойдя ближе. – Стрижак – прозвище мое детское. Матушка говорила, что шустрый я был, как птица-стриж.

– Напрасно полюбила я тебя, – вздохнула она. – Не будет нам счастья. Чужая я Семидолу, роду не знатного, чарами не владею, не примут меня бояре твои.

– Что мне на бояр оглядываться, я сам себе хозяин.

– Бояр, может, и не боишься, а народ как же? Вон они, шумят да рядят, ждут чуда, а если его не будет, что делать станем?

Бурогнев, словно услышав, о чём они шепчутся, снова внимание людей привлёк.

– Что ж, пришла пора невесте Ставра силу показать. Что князь чужое имя принял, да неузнанным хотел быть, то на его совести пусть будет. А вот дождь нам потребен. Дай нам дождя, дева!

– Да! Дождя! Дождя! – заорали на площади. Эти крики подхватили дальние ряды и те, кто заполонили улицы.

– А если не может она, так скоро сюда жена моя Звенила прибудет… уж она точно справится, – сказал Бурогнев негромко.

Стрижак ответить хотел, но услышал свист, обернулся, увидел улыбающегося Турилу. Он вверх руку в перчатке поднял, значит, получилось у него всё: не приедет Звенила в Семидол.

– Жену, значит, ждешь, а если не прибудет она? – спросил и увидел, как на лице дядьки проступает растерянность. – Ехала-ехала жена твоя, спешила, да возле переправы застрял её обоз, встал намертво. Поняла жена твоя, что нет милости богов на её появление в Семидоле. За черные дела её, за ворожбу темную, за обращение к навьим силам, нет ей ныне хода на эту сторону реки.

– Да ты что такое говоришь? – прошипел Бурогнев. – Какая ещё ворожба? Ты хоть и князь, но такими словами зря не бросайся.

– Призналась княгиня Звенила, что по твоему наущению наслала засуху на Семидольские земли. Говорит, задумал ты черное дело свершить. И есть о том у меня свидетели. Хочешь, позову? А если народ не поверит, то и княгиню приведем. Только тогда уж не обессудь, придется за всё ответ держать. Не хочу я кровь родную проливать и голову тебе рубить за предательство. Потому езжай-ка ты к себе в Молодин и там век свой доживай. В Семидол же более не суйся.