Книга Сироткам в академии (не) место, страница 132 – Афина Туле

Алисия приоткрыла глаза чуть шире, глядя на меня как будто сквозь туман.

— Правильно... — шепнула она едва слышно.

Я вздохнул и уткнулся лбом в её ладонь.

— Мне так жаль, Алисия, — прошептал я. — Мне так жаль, что ты оказалась втянута в это. Что я не уберёг тебя. Ты не должна была здесь оказаться. Никогда.

Я поднял глаза на её лицо и только тогда заметил, как по щеке течёт горячая, солёная капля. Я стёр её рукой — не то с её лица, не то со своего. Не знал. Да и не имело это значения.

— Но я клянусь… — сказал я чуть громче, чтобы она точно услышала, — я не позволю, чтобы это повторилось. Никогда больше.

Она не ответила словами, но её пальцы, слабые и хрупкие, чуть дрогнули в моей руке. Едва заметный отклик, как слабый ветерок в жаркий день, но он наполнил меня новой волной решимости.

Этого было достаточно, чтобы я выпрямился и глубоко вдохнул.

Мы переживём это. Мы обязательно переживём.

Алисия Боун

Я слушала, затаив дыхание, словно каждое его слово могло раздавить меня тяжестью правды — и одновременно спасти. Говорить самой было слишком тяжело, каждое движение отзывалось болью, даже дыхание давалось с трудом. Но я слушала. Мне нужно было слушать. Нужно было знать.

Иначе я бы не выдержала.

Альберт держал меня за руку, его пальцы были тёплыми и крепкими. Я чувствовала его силу в этом касании, ту самую силу, которая не давала мне окончательно погрузиться в омут собственных страхов. Воспоминания всплывали сами собой — кровавые ленты, блеск кинжала, обжигающий холод ужаса. Я сжимала пальцы как могла, чтобы он знал: я здесь. Я слышу.

Я не понимала, как у него хватает сил рассказывать всё это. Видеть то же, что и я, но не сломаться. Не упасть духом. Он казался мне истощённым, таким же израненным, как и я, но его голос звучал уверенно, твёрдо, и в этой уверенности я черпала остатки храбрости.

"Ты ведь понимаешь…" — сказал он, и я, несмотря на слабость, кивнула. Понимала. Теперь понимала слишком хорошо.

Он рассказывал о Де Гардах, о жадности, которая сделала из них монстров, о том, как страх сменился алчностью. Я слышала и не могла не думать: а если бы не попалась им та книга? А если бы они остались просто завистливыми аристократами? Как бы тогда выглядела моя жизнь? Но слишком поздно было задаваться этими вопросами. Слишком поздно.

Слова о пандемии ударили особенно больно. Я вспомнила, как в Академии говорили о вспышке болезни, о множестве магов, которые погибли — и от неё, и в попытках с ней бороться. Тогда я не придала этому значения. Тогда всё казалось таким далёким, почти чужим.

"Варвары", — сорвалось у меня с губ, едва слышно, но я знала: он услышал.

Он продолжал, будто боялся замолчать, будто только голос удерживал его от того, чтобы не провалиться в бездну тех же чувств, что терзали меня. Я видела это в его глазах: боль, усталость, но за ними — решимость. Страшная, неумолимая решимость довести начатое до конца.

Я заставила себя чуть сильнее сжать его пальцы. Чтобы он знал — я здесь. Чтобы он не замолчал.

Он говорил о сиротах. О том, как дети становились добычей для тех, кто жаждал магии чужой крови. И это ранило глубже любого ножа. Потому что я слишком хорошо помнила, каково это — расти без семьи, без защиты, без знания о собственном происхождении.

"Как и я…" — мелькнула страшная мысль.