Книга Жестокие клятвы, страница 26 – Джей Ти Джессинжер

Некоторое время он молча смотрит на меня, потом говорит: — Морской дым.

Я моргаю.

— Что, прости?

Он переводит взгляд на мою маму.

— Если вам нравится “пино нуар”, то стоит попробовать ”Морской дым". — Он поднимает бутылку, которую держит в руке. — Это лучше, чем это дешевое чертово дерьмо.

Моя мама говорит: — Это пьет мой парень с YouTube. Но для меня это слишком дорого.

— Я куплю вам бутылочку.

Она просияла и захлопала в ладоши.

— Ах, grazie mille (с итал. большое спасибо). Я не могу дождаться!

У меня инсульт? Что, черт возьми, происходит?

— Мистер Куинн…

— Паук. — Он ухмыляется мне. — Я бы разрешил тебе называть меня моим настоящим именем, но ты еще не заслужила такой привилегии.

Я собираю весь бушующий в моем теле гнев и концентрирую его во взгляде, который направляю на его красивое, отвратительное лицо, как перегретый лазер. Он улыбается шире и открывает вино.

6

РЕЙ

Мама и я сидим с моим заклятым врагом за кухонным столом, молча наблюдая, как он поглощает свою пасту. Я никогда не видел, чтобы мужчина так ел. Он наклонился к своей тарелке и начал жадно поглощать тальятелле с мясным соусом, как будто шесть месяцев плыл по морю на плоту. Я в равной степени очарована и встревожена.

— Ммпф, — бормочет он с набитым ртом, закатывая глаза к небу и жадно пережевывая. — Боже всемогущий. Миссис Карузо, это, черт возьми, лучшая еда, которую я пробовал за всю свою жизнь.

— Похоже, это единственная еда, которую ты ел за всю свою жизнь. И поблагодари Рейну, она готовила.

Он перестает есть и удивленно смотрит на меня.

— Ты приготовила ужин?

Как будто он не сидел на этом чертовом месте и не наблюдал за мной все это время.

— Всё это, — добавляет мама, когда я просто сижу и бросаю на него кинжальные взгляды. — Паста, болоньезе, и фокачча. И заправка "Цезарь" для салата тоже домашняя. Рейна готовит всю еду для семьи. После смерти моего мужа я навсегда повесила свой фартук.

Куинн хмыкает. Каким-то образом это отражает его неверие в то, что я способна приготовить съедобное блюдо, а также признание смерти моего отца. Хотя я не должна удивляться, учитывая, что большая часть его словарного запаса, вероятно, состоит из таких невербальных выражений. Животные на скотном дворе не славятся своим остроумным рассуждением.

Я делаю еще глоток вина из своего бокала. Моя тарелка с едой остается нетронутой. В животе у меня неспокойно, подмышки влажные, и не могу дождаться, когда он закончит свой ужин, чтобы я могла разбить его тарелку молотком и выбросить ее в мусорное ведро, гарантируя, что ни один цивилизованный человек никогда больше не сможет из нее есть. Вилку, которой он пользуется, тоже придется выбросить. Во всем мире не хватит отбеливателя, чтобы очистить его от микробов.

Откусывая зубами кусочек хлеба фокачча, Куинн спрашивает: — Лили готовит?

Мама смотрит на меня, ожидая услышать, как я отреагирую на этот вопрос. Я соглашаюсь с нейтрально звучащим — Да.

— Также хорошо?

Я колеблюсь, не желая признавать, что Лили запретили входить на кухню за то, что она развела не один, а два огня, один в микроволновке, другой на плите.

— Она учится. Я уверена, со временем освоит это. Если ты помнишь, она всего лишь подросток.

Последнюю часть я произношу едко. Мне приятно видеть, что это заставляет Куинна задуматься.