Книга Девушки судьбы и ярости, страница 39 – Наташа Нган

Если бы только можно было просто исчезнуть, спрятаться от самой себя.

Я убивала и раньше, но только защищаясь, во время битвы или опасности – демонов, которых ненавидела, или которые ненавидели меня. Сейчас было по-другому – необходимо, возможно, более важно, чем раньше, но в тысячу раз более ужасно. Сколько бы я ни говорила себе, что это было милосердием, не могу избавиться от тошнотворной вины, от которой хочется сунуть руку себе в грудь и вырвать своё предательское сердце.

Свет исчезает из комнаты, пока я не остаюсь в темноте, нарушаемой только лучами лунного света из открытых окон. Я продолжаю лежать неподвижно, не шевеля раскиданными конечностями, опустошённая и одинокая.

Я провела так много ночей с тех пор, как вернулась во дворец, но сегодня ночью я больше, чем когда-либо, тоскую по Майне – по объятиям её сильных рук, по её прикосновениям, по её утешительным словам, по океанскому аромату её кожи, который никогда не перестаёт успокаивать меня или разжигать во мне огонь.

Больше всего я жажду её понимания, хотя сама не всегда понимала её.

Нахлынуло воспоминание, очень яркое. Ночь в пустыне. Корабль Амалов скользит по тёмным дюнам, его свистящий гул наполняет тишину. Над головой сверкают звёзды. Стоя на коленях лицом к Майне на корме, Хиро сжимает в руках кулон, благословляющий рождение. На золотом корпусе отражается лунный свет.

У нас было одно слово на двоих. Мы с Хиро были кинью.

Каково оно? Какое у тебя слово?

Жертва.

– Майна… – теперь шепчу я и наклоняюсь к окну, из которого на ротанговый коврик струится серебристый свет, похожий на шёлк траурного савана.

Осознание того, что она жива, частично меня успокоило, но и одновременно пробудило нечто другое. Боль от незнания сменилась болью от знания и неспособности что-либо с этим поделать.

Я не знаю, что хуже.

– Майна, на что это похоже – жертва?

Она не отвечает. Вокруг только тишина.

Рука падает на пол окровавленной ладонью вверх, пальцы разжаты. Я жду – чего-то, кого-то.

Я смотрю, как лунный свет медленно скользит по полу, пока его в конце концов не сменяет мягкий свет весеннего утра. Снаружи начинают петь птицы.

Ладонь остается открытой, а мой вопрос – без ответа.

* * *

В комнате тепло, её заливает полуденное солнце. Я вздрагиваю от громкого шума и отползаю от приоткрытой двери.

Я первый раз шевелюсь с тех пор, как мы вернулись из подземелья, и раскачиваюсь. Голова кружится. В комнату входят люди. Лёжа на полу, я замечаю лишь шуршание юбок; голая икра мелькает под рваной мантией. Надо мной бормочут приглушённые голоса.

Приглушённые, знакомые голоса.

Я тру глаза, забывая, что рука покрыта запёкшейся кровью, и отчаянно моргаю, чтобы потом оттереть их. Словно сквозь сон, я слышу вздох девушки и бормотание – теперь скорее взволнованное, чем нервное.

– Она...

– Что произошло...

– Леи…

– Только посмотрите на это безобразие! – пронзительно кричит мадам Химура. – Повсюду кровь! Как будто у меня и без того было мало работы, а теперь ещё придётся менять коврик. Девочки, принесите таз. На уборку этой грязи уйдёт весь день. Вам лучше начать.

– Но м-мадам Химура… – голос девушки едва слышен, но я узнаю его где угодно. Сердце замирает. – Она… она же ранена. Разве ей не нужен врач...?

Слышится суматошное движение. Звук удара тростью разносится по комнате.