Книга Фрейлина, страница 19 – Тамара Шатохина

— Га-ари? — разочарованно отмерла я.

— Горящих предохранителей! Готова будешь на все! — хохотала она.

— Тю ты дурочка, Светка…

Светка не была дурочкой, она была успешным менеджером, но не это важно. Я по-хорошему завидовала ее характеру — говорила она громко, смеялась заразительно, рыдала, когда изнутри рвалось. В кино это или в загсе на свадьбе подруги, на улице ли — без разницы. И злилась тоже так, как ей хотелось. Как-то я обалдела от того, что рекой лилось из так же, как и я, вполне образованной и хорошо воспитанной Светки. Мой словарь обогатился кучей новых слов. Может и до этого знакомых, но в таких затейливых вариациях!

Тогда, отдышавшись и перебесившись, она вспомнила наконец обо мне, взглянула и разочарованно махнула рукой:

— Ой, да что ты понимаешь!

И я так хотела.

Не выражаться нелитературно, а иметь в себе такую же внутреннюю свободу хоть иногда делать даже не то, что хочу, а как чувствую. Никто и не запрещал. И я даже пробовала вести себя, как она. Стукнуло восемнадцать и решила, что имею право. Но не получилось… и потом тоже не получалось.

Я вела себя, как выглядела, а выглядела, как сухарь — сухой, выдержанный, крепкий, черствый. Собственная внешность обязательно влияет на поведение. Я старалась собой не отсвечивать. Одевалась со вкусом, надеюсь, но сдержанно и никому не лезла в глаза с претензией на внимание.

И, давно сжившись уже с собой такой, сейчас чувствовала себя загнанной в клетку. Взрослый человек, я терялась, как ребенок. Просто потому, что не знала, что со всем этим делать и как себя вести. И много чего еще я здесь не знала.

И лучше бы еще раз переболеть ковидом, чем иметь проблемы с психикой. Тогда так страшно не было.

Я придумала кое-что: часто смотрелась в зеркало — кривлялась, гримасничала и просто таращилась, привыкая. Занималась чем-то вроде аутотренига и самовнушение помогало — потихоньку я мирилась с тем, что имею. По крайней мере, глядя на это лицо, больше не бесилась от бессилия. А еще выспалась, нормально ела, и уходили синяки из-под глаз, спали отеки с век, порозовели губы. Все это уже как-то собиралось в одну кучу, рисовался образ. Еще не родной, но уже хорошо знакомый.

А потом к Тае приехала мама.

Я уже привыкла, что в эту комнату входят без стука. Ворвалась и она — со свежим воздухом, кучей эмоций и слов:

— Детка, ну как так возможно⁈ Нельзя быть такой неосторожной! Что с тобой сейчас, как ты?

— Мама́? — растерянно мяукнула я, крепко прижатая к пышной груди женщины, на которую была похожа.

— Я едва с ума не сошла, получив известие! — отпустила она меня и принялась вытирать слезы кружевным платочком. Кружев на ней было много. Всего было много: ресниц, шелков, слез… Перчатки, веер, сумочка… информация.

Сообразив это, я мобилизовалась.

Но нервничать не перестала. Попутно нахлынуло непонятное — топило то ли благодарностью к незнакомому человеку, то ли даже жалостью. Я уже и не знала — к ней или себе? От слез у нее покраснел нос, пошло пятнами лицо, в волнении подрагивали губы… из-за этого и улыбка не совсем получалась. Моя мама вспомнилась — как там она после всего… без меня? А Таина всё всматривалась и тянулась коснуться, провести рукой по щеке, поправить волосы — дергано все это, нервно…

Они могли редко видеться, что мне было бы только на руку — так же? Или даже не видеться ни разу за все годы учебы. Смотря, где жили Шонуровы, а расстояния в России серьезные. Было и такое — приехав из-под Иркутска на выпускной к дочери, родители не узнали ее, а она их.