Книга В Тридевятое царство попаданкам вход запрещен!, страница 62 – Леся Рысёнок

Ужин был потрясающий, во-первых, свежий хлеб, не знаю, где уж он его взял, но то чуть ли не теплый был, да с хрустящей корочкой. Во вторых, здоровый кусок зажаренной баранины. Хорошо, что я не сторонник ПП, иначе я бы плюнула на все свои принципы и все равно съела бы все до последней крошки. Ну и картошечка, рассыпчатая да с маслицем, мня-мня-мняшечки!

— А почему не репа? — спросила, припомнив что-то из представлений о быте славян.

— Потому что картошку выращивать проще и выгоднее, — сообщил Змей. — Ну, рассказывай, кто такая и откуда взялась?

— Павлина Радостева, — снова представилась я, — попаданка.

— Давай-ка подробнее попаданка, пока чай пьем.

Ну, чай был, конечно, не чаем, а отваром из трав, но тоже очень вкусным и с медом. Кружка была большой так, что держать ее приходилось двумя руками, зато и пить можно было долго. Змей, кстати, ел аккуратно, хоть у него и “лапки”, и полотенце дал чистое и свежее, чтоб от жира вытираться, благо, что с таким ужином можно без приборов обойтись, поэтому ели мы руками. Впрочем, я привыкла уже в походах так питаться.

Прячась за кружкой, рассказала все, как попала сюда, как обряд прошла, как теперь выход ищу. Татуху показала, которая после пожара видимо устыдилась и присмирела.

— Сожжет, — подтвердил Змей, осмотрел своенравное украшение. — Обряд на Купалу силу имеет большую.

Если до этого у меня была какая-то надежда, что не может это все правдой быть наверняка разная нечисть меня просто запугивает, о сейчас внутри все оборвалось.

— И что делать?

— С мужем полюбовно договариваться, чтоб обратно метками поменяться.

— Поменяться? Я ему никаких меток не ставила, — поспешила откреститься я.

— Связь-то брачная, обоюдная. Если бы ты к нему ничего не чувствовала, знаки бы не появились. На тебе его знак, а на нем — твой. Со своим-то можно справиться, а вот чужой бунтовать будет, тем более, что ты думаешь, что к мужу ничего не испытываешь.

Ну, насчет “ничего” это неправда, на самом деле испытывала я много чего — и злость, и обиду, и любопытство, и женский интерес, но вот любви там точно не было.

Да и как можно полюбить человека, которого ты и видела-то минут десять, а потом он тебя в лесу бросил?

А без любви я замуж не хотела. То есть хотела, конечно, и готова полюбить любого, даже такого, как Олег, мой бывший. И понимала ведь, что чувств-то особых к нему не было, но старательно убеждала себя, что мы отличная пара. А может и хорошо, что его родители не дали нам глупостей наделать. Иногда представляла себе, что тут рядом со мной не Маркиза, не леший или волк, а Олег, и понимала, что не надо мне такого счастья. Мои друзья терпеливо сносили мои оплошности и истерики, прощали глупости и позволяли мне быть другой. Такой, какой мне всегда хотелось — немного шальной, не думающей о последствиях, не улыбающейся через силу. Я пробовала новое, преодолевала страх и смело бросалась в гущу событий, а не отсиживалась за спиной подруги, выходя на сцену, только если требовалось проявить благоразумие.

Я не была тут правильной, учтивой и воспитанной, мне позволяли быть бесшабашной дурочкой, и это приносило огромный кайф. Кажется, теперь я понимаю Милку и то, почему она не то, что увлекается танцами, она проваливается и растворяется в них, они — та ее реальность, где она может быть настоящей.