Книга Кровь в наших жилах, страница 121 – Татьяна Лаас

— Пойдем. Наверное, пора пить лекарства или что там положено делать больным.

Он поднялся вслед за ней:

— Никогда не умел болеть. Тяжко это…

Лиза не сдержала улыбки — он в больнице чем только не занимался в сентябре: и рисовал, и сказки выслушивал, и допросы устраивал.

Саша бросил на ней косой взгляд, словно оценивал её состояние. Лизе пришлось напоминать:

— Я в порядке, честно. Может, ночью станет хуже, а пока все хорошо.

Он протянул ей свою руку:

— Ты или я?

Лиза сглотнула — он предлагал шагнуть кромежем. Пришлось признаваться:

— Я так и не научилась.

Он поймал её холодные пальцы, поцеловал кончики, согревая своим дыханием и предложил:

— Тогда самое время начать учиться. Спуску нам никто давать не будет, даже со смертью императора игра не закончилась.

— Мне кажется, что Анна или Елена в плену Голицыных.

Саша кивнул:

— Возможно. Это бы объясняло игру Голицыных с Волковым и с императором, если за ней, конечно, стоят они. — Он напомнил: — ты так и не ответила: ты или я?

— Давай я. Только помоги, хорошо?

Она закрыла глаза. Саша шагнул куда-то в сторону по мосткам, осторожно потянув её за руку за собой. Она доверчиво пошла за ним, пытаясь почувствовать дом. Или кромеж больше не их дом, а всего лишь щель между мирами, как говорил Дашков?

Тихо плескался Идольмень, пахло влагой и мокрым песком. От воды тянуло холодом. Кромеж и не думал отзываться. Лиза вздохнула — она устала чувствовать себя бесполезной.

Саша прижал её к себе, целуя:

— Солнышко мое, еще получится. Просто не пришло твое время. Ты устала и голодна. После ужина продолжим, только и всего. А завтра назло всем выйдем на службу. Что-то не нравится мне все происходящее. Совсем не нравится.

* * *

Чуть дальше, за Вдовьим мысом, колыхалось на кромке мира между водой и землей рыжеволосое, бледное мужское тело с ярко-синим длинным вуалевым хвостом. Небольшие волны словно пытались забрать его обратно в озеро, только руками мужчина цепко ухватился за песок. Жаль, это не то, что удержит на земле.

Ужин прошел почти в тишине — её только и пытался разбивать короткими, вежливыми фразами пришедший из Москвы кромежем Соколов, смущая Лизу. Та вроде и отвечала ему, но несвойственные ей паузы перед ответами подсказывали Александру, что ей нелегко. Кажется, это понял даже Соколов и замолчал, терзая ножом несчастный антрекот на тарелке и бросая на Лизу колкие, задумчивые взгляды. Александр помнил их — так Аристарх Борисович каждый май вглядывался в Калину после его побегов. Так он смотрел на самого Александра, когда тот почему-то выжил после встречи с огненным змеем. Так он смотрел, когда Александра забирали из тюрьмы после дела княжича Клеонова. Другим как-то везло жить без таких взглядов.

Лиза сейчас осторожными, скупыми движениями, старательно продуманными фразами, опасливыми взглядами и даже редкими огненными искрами, рвущимися из неё, напоминала лису-подранка, истекающую кровью, но еще сильную и доказывающую всему свету, что все в порядке, — и с этим ощущением, как с предчувствием странной, неожиданной беды, Александр ничего поделать не мог. Только постоянно заставлял себя отводить глаза в сторону от Лизы, чтобы не обижать её. Помнил по себе, как бесил его Калина тогда, в сентябре, когда забрал из жандармерии. Помнил его полные сочувствия взгляды, злившие его — ведь с ним было все в порядке после лечения. Помнил, как пытался доказать, что в состоянии вернуться на службу. Он тогда не лгал — знал, что силы есть. Вот и Лиза не лжет, только от этого не легче — он помнил её до Мишиного лечения. Лишь от одних воспоминаний выть хотелось или лучше обнять её, прижать к себе и никуда не отпускать. Калина тогда тоже не хотел его отпускать: твердил, что кромешнику одно только место — в Опричнине. Александр же знал, что его место в Суходольске. Не помнил ни черта, но твердо знал: пожалеет, если вернется в Опричнину, потеряет часть себя, странную, невозможную, приходящую в ночи теплом и незнакомым, но самым нужным на свете голосом. Он тогда не ошибся — Лиза тоже не ошибается в себе и своих силах. В это надо верить. Точнее это надо помнить, твердо заучить, запомнить и не забывать, чтобы не обидеть ненароком.