Книга Кровь в наших жилах, страница 230 – Татьяна Лаас

Савелий Витальевич, склонившись над превращенным в волка мальчишкой, бодро принялся орудовать ножом, снимая шкуру. Слишком умело, слишком… мастеровито. Думать, скольких он так вскрыл за свою долгую жизнь, не хотелось — Савелию Витальевичу было хорошо так за шестьдесят, если не больше. За ножом тянулась красная дорожка из крови. Михаил не выдержал, отвернулся. Знал, что Паше не больно, знал, что под волчьей шкурой сохранилась человеческая кожа, и что снимается шкура легко после разреза, но все равно было… Он впервые не находил слов. Наверное, все же противно. Это же ребенок.

Николай Евгеньевич, воткнув глубоко в снег двенадцать ножей, напомнил:

— Перекувыркнуться надо через все. И не дрейфьте так, Михаил Константинович, не вы первый, не вы последний. До крещения Руси, если вы не знали, у некоторых князей в дружинах сплошь волкодлаки служили. И хорошо служили, пока кромешники из своих теневых щелей не вылезли.

Он склонился над своим рюкзаком и достал из него заговоренные нитки и иглу.

— Раздевайтесь, шкура почти снята. Сейчас наденете и зашьем её на вас, — он противно так хохотнул. Или Михаил сейчас все не так воспринимал — слишком болезненно, слишком близко к сердцу, точнее к коже, которая на морозе тут же пошла мурашками. Он переступал босыми ногами на снегу, надеясь, что не успеет отморозить их.

Шкура противно воняла кровью и зверем. Игла то и дело вместе со шкурой задевала кожу, пришивая и её.

Николай Евгеньевич подхохотывал, поясняя, что так быстрее приживется. Михаилу так и хотелось сказать пару ласковых, присоветовав самому себе так шкуру пришить. Он закрывал глаза, давился словами и болью, терпел и ждал — отцу было хуже, ему в одиночку самому пришлось с себя шкуру срезать. Паше и Никите тоже было больнее и страшнее в разы — они всего лишь дети. Он же взрослый.

Ему бы хоть один намек, хоть одну подсказку, что он делает все правильно. Или леший окончательно уверился, что Мишка — Иван-дурак и только на дурости и способен? Хоть один знак…

Только знака не было.

Молчал лес.

Молчали небеса.

Хохотал непрестанно Николай Евгеньевич.

Иголка споро пришивала шкуру прямо к коже — колдун перестал сдерживать свои порывы. Или просто руки у него затряслись от усталости?

Безудержно клонило к земле. Ноги подрагивали. Хотелось рухнуть на руки… Точнее уже лапы и куда-то бежать. Непонятный голос что-то требовал, что-то вроде о кувырках, но хотелось только впиться в горло говорящего, чтобы заткнулся и перестал хохотать.

Михаил Константинович Волков двадцати девяти лет от роду куда-то исчез. Зато появился кто-то иной, кто-то с более острых нюхом, непривычно странным зрением, живущий в ставшем почти черно-белым мире. И этот кто-то сдерживаться не стал — лапой цепанул по очередному смешку, перекувыркнулся через причиняющие боль ножи и понесся прочь с капища, положась на свою новую судьбу.

Ирина любила ночь, дорогу и единственное, что у нее осталось на память об отце — его старый, не раз чиненый магомобиль. Только пока дороги забиты санями со спешащими домой чиновниками. Надо чуть подождать, тем более что сидеть дома в тишине и смотреть в темноту зимней ночи она терпеть не могла после визита хладницы в её старый дом, когда нежить забрала души её родственников все до единой. Хладница тогда даже домашней кошкой не побрезговала, не тронув только Ирину. Гулять по морозным, пустым улочкам в одиночестве её тоже не тянуло — пустая трата времени. Так что… Новое задание от статского советника Громова пришлось как никогда вовремя. Ирине доставили в магуправу журналы регистрации «Змеева дола» за прошедшие десять лет, и она погрузилась в поиски. Она знала, как её называли за глаза. Пыльная мышь и библиотечный червь были самыми частыми прозвищами, она даже к магпарвеню, оборванке, отборным отбросам и старой деве привыкла. Что поделаешь, если она в свои двадцать восемь именно все это и есть? Еще и бесприданница. Она не скрывалась за книгами от окружающего мира — она любила их. Их тайны, их знания, даже запах — смесь ванили, пыли и типографских чернил. Книги всегда отвечали ей взаимностью и никогда не обманывали. Если что-то в них и было неправдой, так это вина автора, а не книги.