Онлайн книга «Кровь в моих жилах»
|
От ворот примчался довольный собой Синица, таща три лопаты, городового и кулек с вкусно пахнущими пирожками в руках городового. Кулек по молчаливой команде Громова молоденький городовой тут же вручил Светлане и помчался обратно к воротам. В последний момент его окликнул Громов: — Степка! Городовой обернулся: — Да, вашбродие? — Забор осмотрели? — Так точно! В дальнем конце кто-то снес прям три секции. Следов нету. Громов поморщился: — Следов нету… Ладно, потом сами посмотрим. Иди, свободен. — Он, засучив рукава белоснежной сорочки почти по локти и сняв галстук — его он сунул в карман брюк, — взял одну лопату у Синицы, вторую протянув Петрову. Оказывается, Громов не прочь был копать и сам, для себя выбрав алтарный камень. Синица замер у северной метки, потянув носом и громко сообщив Светлане: — Пирожки с требухой, вязигой и капустой! — Копай, Демьян! — строго сказал Громов. — Позже поешь. — А говорят, как полопаешь, так и потопаешь. В смысле, — начиная копать, пояснил Синица: — как поешь, так и поработаешь. — На голодный желудок копать лучше, а то заворот кишок заработаешь, Синица. — Громов копал споро, мышцы под тонкой, мало что скрывающей сорочкой так и ходили ходуном. Синица вспомнил свое крестьянское детство и принялся быстро копать, не отставая от начальства: — Вы только, Светлана Лексевна… — Алексеевна! — поправил его Громов, не прекращая копать. — … А я как сказал? — возмутился Синица, тут же шипя от удивления: — твою же… Э… Он склонился к земле, поднимая ржавый, грязный серп. — Мара! — Светлана встала со своего места и пошла к Синице. — Славянская богиня смерти. Серп — её символ. Громов выпрямился, временно втыкая лопату в землю: — Холера… Мара, значит. Светлана принялась пояснять: — Это никак не связано с «Катькиной истерикой», Александр Еремеевич. Говорят, цесаревича и великую княжну на Обводном канале приносили другим идолам. Идолам плодородия и… Громов привычно нахмурился: — Мара не только смерть. Она и возрождение по весне. Она и вода, то есть плодородие в том числе. Что-то тут в Суходольске творится неладное, даже если забыть о десятилетии после жертвоприношения цесаревича. — Как скажете. — Она протянула кулек с пирожками Громову: — угощайтесь. Дальше копать нет смысла. Кромешники прибудут и сами все сделают, а то не поверят в вашу мизогинию, если вы алтарь откопаете. Синица потянулся было за пирожком: «Обожаю с капусткой!», — но замер под тяжелым взглядом пристава. — Мы все же продолжим, Светлана Алексеевна, — сказал Громов, снова принимаясь копать. — А вы пока отдохните. Светлана обвела взглядом лес: — Я могу осмотреться? Пройдусь тут недалеко… — Только смотрите внимательно под ноги, Светлана Алексеевна, — разрешил пристав, а Петров тихо добавил: — Чтоб не затоптать следы, как Синица. — А че Синица-то⁈ — вскинулся парень. — Я туточки ничего не затоптал еще. — Ключевое слово тут — «еще»! — хмыкнул Петров, присаживаясь на корточки и руками осторожно отбрасывая в сторону землю, освобождая старый, пожелтевший, щерящийся выбитыми зубами человеческий череп: — опачки. Что там еще в символах у Мары? — Ворон или лебедь, — подсказала Светлана. — Так я пройдусь? — Конечно, Светлана Алексеевна, — кивнул Громов, вытирая со лба капельки пота. — Зовите, если что-то найдете. Оставив кулек с пирожками на стволе дерева, рядом с сюртуком Громова, чтобы не запачкать его масляными пятнами, и прихватив с собой пирог с требухой — огромный, в две женских ладони, пышный, пропахший маслом, на котором его жарили, — Светлана медленно пошла прочь, намереваясь сделать парочку кругов вокруг капища. |