Книга Кровь в моих жилах, страница 73 – Татьяна Лаас

Петров на соседней койке, вокруг которого суетились две медсестры, поправляя повязки на руках хвостомойки, выглядел не в пример живее — он хотя бы громко сипел, борясь за каждый вдох. Или это хуже, чем затаенное дыхание Громова? Хотелось возмущаться в небеса: почему ей бог не даровал исцеление, а дал дар убийства!

Кто-то схватил Светлану за локоть. Она обернулась на немолодого мужчину в белом халате, быстро гася боевую огненную сферу — сейчас Светлана, как и баюша, плохо контролировала себя.

— Ваш баюн точно знает, что делает? — спросил хирург.

— Поверьте, она не та, кто навредит.

Мужчина кивнул:

— Тогда я успокою охрану. Но запомните: вся ответственность за баюна лежит на вас! Будут смерти — ответите вы!

— Запомню. — Она выдернула руку из цепких пальцев мужчины и подошла ближе к койке.

Баюша наклонилась к лицу Громова, уперлась лбом в заостренный кончик его носа. Она открыла пасть, и оттуда вылетело легкое сияющее облачко, словно нехотя подхваченное дыханием Громова. Словно ему не нравилось. Или просто силы дышать у него закончились.

Только когда облачко полностью исчезло в груди Громова под тихое баюшино: «Дыши, глупый драный кот!» — Светлана поняла, что же это было. Баюша отдала Громову одну из своих жизней. Впрочем, лучше приставу не стало. Он не задышал полной грудью, раны его не закрылись, как в сказке, и он не открыл глаза, заявляя: «Как долго же я спал!» Он продолжал лежать, не отличимее от мертвого. Баюша довольно муркнула, снова ткнулась мордой Громову в нос и, основательно потоптавшись по его окровавленной груди, улеглась в подмышечной впадине, аккурат у сердца, тихонько мурлыкая такую-то незамысловатую песенку.

Светлана осторожно взяла Громова за руку. Его пальцы были ледяными. Хотелось взять и подышать на них, согревая своим дыханием. Вот же глупый упертый мужчина. И где ты на свою голову нашел разъяренного берендея?

Сзади раздался противный скрип чего-то по полу — кто-то пододвинул Светлане стул:

— Присаживайтесь.

Она обернулась — рядом стоял худой, молодой мужчина, бородатый и серьезный, тоже в белом халате.

— Я Гордей Иванович Авдеев. Лечащий хирург Громова. — Он головой указал на стоящего у заваленного бумагами стола другого хирурга — того самого, который обещал успокоить охрану: — а это Семен Семенович Лицын, он лечит Петрова. Из-за тяжести случая я попросил его задержаться в больнице и помочь.

Светлана замерла. Лицын. Надо же. Встретить в далекой, простой больнице Суходольска побочную ветвь бастардов Голицыных было неожиданно.

— Простите, если я была груба… — начала было Светлана.

Авдеев её оборвал:

— Ничего, мы хирурги. Грубее нас сложно быть. Собственно, я о чем… Могу я проверить состояние своего пациента? Ваша зверюга меня подпустит?

«Зверюга» обиделась и зарычала. Светлана с укором посмотрела на неё:

— Баюшенька, пожалуйста.

Та спрыгнула с койки:

— Я пока второго проверю. — Она промчалась мимо Светланы и запрыгнула к Петрову. С ним делиться жизнью она не стала — только легла вдоль его руки и замурлыкала.

К Громову подошли оба хирурга. Светлана поднялась со стула, с явным нежеланием отпуская руку Александра — его пальцы только-только стали теплыми, — и отошла к окну, чтобы не мешать.

Авдеев, вдев в уши фонендоскоп, принялся выслушивать что-то в груди Громова. Семен Семенович задумчиво поправил бинты на груди пристава в серых, мокрых отпечатках лап баюши.