Книга Предзимье. Осень+зима, страница 42 – Татьяна Лаас

Тая настороженно шла вдоль железнодорожной насыпи — лес был мертвый, напрочь отравленный креозотом и мазутом, он не претендовал на Таю, но рисковать не хотелось. Она то и дело ловила любопытные взгляды железнодорожных рабочих, но гнать прочь её не смели. Только у нового моста для маглева жандарм в старом, заношенном мундире все же вылез из будки и погрозил пальцем. Лезть на мост Тая и сама не собиралась. Она спустилась к плавно текущей к Оби Змеевке, сейчас отчаянно рыжей из-за глины. Наверное, выше по течению, в горах, разрешили мыть золото. Вот артели и загадили речку. Когда-то в детстве Таи, она была чистой, как слеза, из неё даже пить можно было. Сейчас Тая не рискнула бы в ней руки мыть, а не то, чтобы купаться.

Стрекотали последние отчаявшиеся обрести пару кузнечики, пчелы почти не летали, готовясь к холодам. Солнце выкатилось на синее, щемяще-прозрачное небо, какое бывает только осенью, и вспомнило, что еще недавно было лето. Тая стащила с себя куртку, повязав её на поясе. Тепло приятно грело руки и лицо, а от земли все равно тянуло холодком. Стоит только зайти в тень, и осень тут же впивается в тело холодными клещами. И сразу чувствуется тяжелый, колкий взгляд в спину, как во сне. Только крутиться в поисках источника взгляда Тая не будет. Она помнила по сну — это бесполезно.

Тая шла вверх по реке до старого водозабора. Он давно был заброшен — воду для города брали теперь в другом месте. Забор из сетки зиял дырами, блоки перед воротами, закрытыми, кстати, уже утащили прочь. Тая пролезла в одну из щелей в заборе. Её никто не окликнул. Смысла караулить давно разграбленные цеха не было. Пахло легко узнаваемым ароматом запустения и горько полынью, пробивавшейся через затянутые грязью остатки асфальта. Бетонные плиты на водоприемном ковше уже давно потрескались, заросли травой, в самой воде, зеленой из-за ряски, плавал какой-то мусор. Тянуло влагой и чем-то откровенно тухлым. Тая на несколько раз обошла старые цеха по очистке воды и признала, что её сил тщательно все обыскать недостаточно, а если поверхностно искать, то магмод явно умер от колыбельной не тут. Он мог вообще не умереть. Он мог быть всего лишь плодом её усталости и мнительности, как и взгляд в спину.

Она выбралась прочь и пошла дальше — ей еще старую заброшенную свиноферму надо осмотреть — та раньше стояла далеко за городом, чтобы не портить воздух, но город сам подобрался к ферме. Тая от реки видела остатки свинарников, заброшенное здание управления, так и не высохший, страшно воняющий по детским воспоминаниям пруд, в котором летом валялись свиньи. Он больше огромную лужу, окруженную непроходимой грязью, напоминал, чем какой-то водоем. Сюда часто ездил Таин отец, иногда он брал с собой и Таю, выдавая её туесок для сбора земляники — её в полях было много. Сухая, ароматная, отвратительно долго собираемая ягода. Тая помнила, как пекло голову, как хотелось пить, как стрекотали кузнечики в жару, как медленно набиралась ягода. Её срываешь одну за одной, а в туеске все равно видно донышко. Мрак, как говорит Зимовский! Зато зимой был настоящий праздник, когда мама доставала заветную баночку с вареньем, пахнувшим жарой.

Тая по верхам оглядела свинарники — совсем не походило на место из её сна. Она пошла прочь, ища, где можно отдохнуть — ноги от усталости чуть ли не подрагивали. Даже странно — она давно так не уставала. Тая вымыла руки в роднике, питавшем вонючий даже сейчас пруд, и расположилась на солнышке, прямо на траве — искать тень возле леса она не рискнула. Он тут был живой. И она пока еще жива. Она неожиданно поняла, что ждать первого снега и забирать шкатулку с бриллиантами она не обязана. Она снова может избежать своей судьбы.