Книга Хозяйка королевской таверны, страница 26 – Любовь Оболенская

Признаться, я ждала, что сейчас та женщина запустит в рива чугунной сковородой, на которой что-то жарилось в очаге. Но неожиданно Милдрет расплылась в улыбке, продемонстрировав несколько сохранившихся зубов.

– А, это снова старый плут Вилли! Умеешь ты сказать приятное женщине, не то что всякие ублюдки, пытающиеся молча залезть под юбку. Входи, входи, для тебя всегда найдется куриная ножка и кружка доброго эля. А это что за тощая жердь с тобой?

Вилль глянул на меня, словно первый раз увидел, после чего сказал:

– Это дочь моего знакомого торговца с Франконии. Отца ограбили и убили, а дочь я решил показать тебе, может, возьмешь в работницы.

Милдрет смерила меня взглядом с ног до головы, поджала губы.

– Подойди.

Я выпендриваться не стала, хотя очень хотелось. Но благоразумие победило.

– Покажи руки.

Я показала, подумав, что мой лак, не успевший слезть с ногтей, смотрится здесь, наверно, немного странно…

– Из благородных, что ли? – прищурилась хозяйка таверны.

– Из вольных керлов, – гордо ответила я, продемонстрировав деревянную табличку, выданную Виллем.

– Ну и акцент, – покачала головой Милдрет. – Сразу видно, что ты из франков. Зубы покажи.

Я послушно оскалилась.

– Зубы хорошие, значит, здоровье есть, – оценила хозяйка таверны. – Что делать умеешь?

Я подумала, что вряд ли Милдрет заинтересуют мои навыки хождения по подиуму.

– Готовить умею. Немного шить.

Хозяйка таверны недоверчиво скривилась.

– Готовить она умеет, как же! Белоручка. Слышь, Вилль, похоже, ты привел к моей кормушке негодную лошадь.

И процедила в мою сторону:

– Так и быть, возьму тебя в работницы за еду два раза в день и жилье под крышей. Делать будешь что скажу. Не нравится – иди на все четыре стороны, ищи, где будет лучше.

– Соглашайся, – сказал рив. – Сама хотела в Лондон, а я говорил, что тут несладко. Работу днем с огнем не найти, а тут и еда будет, и крыша над головой.

– Ну что? – возвысила голос Милдрет.

– Согласна, – отозвалась я, очень стараясь не разрыдаться от отчаяния.

На душе было очень погано. Я понимала, что меня фактически берут в добровольное рабство за невкусную еду и крышу над головой.

Но, с другой стороны, если бы я сейчас без какой-либо протекции оказалась в Лондоне посреди улицы – то что? Со своим ужасным акцентом и полным незнанием реалий этого времени кому я тут нужна? Только и осталось бы, что сесть возле моста с протянутой рукой, благо нищих там было как блох на уличной собаке. И то б, наверно, те побирушки меня прогнали пинками с оживленного места, ибо конкуренция была и есть везде, во все времена, на всех уровнях социальной лестницы…

Захотелось попрощаться с Черным. У него были такие большие и печальные глаза с длинными ресницами, что я б себе никогда не простила, если бы не погладила этого коня напоследок.

Я вышла наружу, заметив, что начала уже понемногу привыкать к постоянной городской вонище – человеческий организм адаптируется ко всему. Появилась слабая надежда, что, может, все не так плохо и я смогу выжить в этом средневековом кошмаре. Еще одно свойство человеческой натуры – на что-то надеяться в ситуации, когда ничего позитивного не предвидится от слова «вообще». Но если не верить в лучшее, то что остается? В речку с моста вниз головой? Ну уж нет, это точно не про меня!