Книга Хозяйка королевской таверны, страница 95 – Любовь Оболенская

Два желания, одинаковые по силе!

С размаху залепить пощечину этому подонку!

И броситься ему на шею, целовать, кусать, бить кулаками, орать на всю улицу: «Сволочь! Какая же ты сволочь! Ты даже не представляешь, как я тебя ненавижу! И люблю, гад ты такой, понимаешь? Люблю так, как сама от себя не ожидала! Только сейчас поняла, осознала, прочувствовала всем сердцем!»

Но я молчала, задыхаясь от ненависти и счастья…

И от боли…

Потому что я вдруг почувствовала, как ребенок в моем животе резко шевельнулся, ударил ножками, словно отпрыгнув от слишком чувствительного для него удара двух эмоциональных волн, столкнувшихся в моей душе…

Я невольно застонала…

– Что с тобой? – кинулся ко мне Джон. – Ты в порядке? Они ничего с тобой не сделали?

– Не успели, – прошептала я, глядя на два трупа с выпученными глазами и неестественно вывернутыми шеями. Стрелок, способный согнуть в дугу шестифутовый боевой лук, просто свернул им шеи голыми руками, как плечистая и крепкая Оллана скручивает их петухам на нашей кухне.

– Прости, – тихо проговорил Джон, обнимая меня. – Прости за все! Ты не представляешь, как я соскучился… Робин с ребятами и я еще в декабре приехали в Лондон, чтобы вступить в войско короля – перед крестовым походом Ричард негласно объявил амнистию всем преступникам, которые согласятся вступить в его армию. Сейчас вся она во Франкии, где пробудет до весны, и Робин перед отъездом из Лондона сказал, что будет ждать меня – если, конечно, не найдется веская причина для моего отсутствия…

– Нашлась? – поинтересовалась я.

– Да… Я уже два месяца следил за тобой, но все никак не мог решиться подойти… Боялся, что ты меня прогонишь – и будешь права… Знаешь, я готов благодарить этих уродов за то, что они дали мне повод приблизиться к тебе.

– Не думаю, что они тебя услышат, – усмехнулась я. – Забери, пожалуйста, у них деньги и твой нож, а то мне что-то не очень хорошо – боюсь нагнуться и потерять сознание. И пошли уже в нашу таверну. Думаю, мои рабочие все-таки подождут с жалованьем до завтра.

Я оперлась о подставленное плечо моего спасителя, и так мы дошли до «Серебряной поварешки».

– А ты поправилась, – улыбнулся Джон, когда я, перешагнув порог таверны, сняла с себя шерстяной плащ. – Неудивительно, я до сих пор помню вкус твоего пирога, которым ты меня угостила на рынке.

– Дурак, – фыркнула я. – Во мне твой ребенок, который весной останется без отца, так как тому приспичило сходить в крестовый поход.

Мне показалось, что Джона хватил удар.

Он внезапно замер, встав столбом. Глаза расширились, челюсть отвисла, и я почувствовала, как задрожали его руки.

– Как ребенок… У меня ребенок?

– У нас, – мягко поправила я его. – Будет. Как раз в мае должен родиться. Может, даже успеешь увидеть его перед своим походом. Хотя вряд ли – до Франкии дорога неблизкая, еще через пролив надо переправиться… Лучше, конечно, отправиться в путь загодя, в апреле, например.

– Я… Мне…

– Пойдем уже, – усмехнулась я. – А то мои компаньонки беспокоиться начнут, куда это я запропастилась на ночь глядя.

…Когда мы вошли, на нас уставились три пары глаз – Милдрет, Оллана и Лилас как раз прибирали таверну после ужина.

– Это мой муж, – представила я Джона. И добавила на всякий случай: – Тот самый, про которого я рассказывала.

– Ну, здравствуй, муж, – хмыкнула Оллана, смерив долговязого Джона взглядом от макушки до стоптанных ботинок.