Книга Он, Она и Париж, страница 80 – Дмитрий Силлов

Да никак. Только на собственном опыте. И я, понимая, что, возможно, вновь совершаю ошибку, соглашаюсь.

Машина Жана — бюджетный зеленый кроссовер — припаркована возле входа в отель. Почему-то мне всегда казалось, что богатые люди должны ездить на дорогих машинах. Видимо, это всего лишь мой личный стереотип.

Жан перехватывает мой взгляд.

— Удивлены?

— Нет, — соврала я.

На самом деле мне сейчас совершенно всё равно какая машина у моего нового знакомого. Более того, наплевать куда он меня на ней повезет. Даже если это маньяк, совравший про то, что он владелец целого здания — без разницы. Сейчас у меня именно то душевное состояние, когда нет большого значения что происходит вокруг меня. Лишь бы происходило. Потому, что в таких случаях намного хуже окружающая тебя размеренная обыденность, похожая на застойное болото, которое медленно засасывает твое убитое горем тело. Лучше уж пусть будет боль, чужая злоба, пусть даже моя кровь, хлещущая из ран — лучше это, чем страшная пустота внутри меня, которую хочется вырезать из себя собственными руками.

— Для меня главное, чтоб было удобно и функционально, — говорит Жан, заводя автомобиль и плавно трогаясь с места. — Привык к этому, и всё никак не могу отвыкнуть. Мне часто говорят, что я живу не по статусу, а мне сложно даже представить себе, что это такое. Для меня статус, престиж, этикет — просто понятия, создающие неудобство в жизни. Не по мне это: есть то, что надо, а не то, что хочется, носить неудобную одежду, говорить не то, что думаешь. Ну не могу я жить фальшивой жизнью. Такое впечатление, будто меня обязывают тащить на себе неподъемный груз, отравляя себе жизнь за свои же деньги.

— Понимаю вас, — киваю я.

То, что говорит Жан, мне очень близко и понятно. Сейчас он несколькими словами выразил мои взгляды на светскую жизнь, которые я всё никак не могла чётко сформулировать.

— Мне кажется, вы очень одиноки, — говорю я.

— Не без того, — невесело усмехается он. — Одиночкам никогда не стать стаей. Да им это и не нужно. Они живут по своим правилам, и их это вполне устраивает.

Внезапно я буквально кожей ощутила флюиды страшной тоски, исходящей от того человека. А ведь то, что снаружи — эта решительность, жесткий взгляд, уверенные движения — лишь непробиваемая с виду оболочка. Там, внутри, под ней живет глубоко несчастный человек, выдернутый из своей привычной среды обитания. Вся эта спокойная, мирная жизнь для него словно клетка для вольной птицы, которая сквозь стальные прутья смотрит вверх, на более недоступное для нее чистое небо. Кормушка, набитая едой, автоматическая поилка и теплая батарея под боком — это всё не ее. Не сто̀ит этот комфорт той утраченной свободы, на которую его поменяли.

Не удержавшись, задаю вопрос, который вертится у меня на языке:

— Скажите — зачем вы здесь? Ведь всё это — Париж, деньги, размеренное существование — это не ваша жизнь. Вы словно променяли себя настоящего на кого-то другого, и теперь жалеете об этом.

Жан криво усмехается.

— У каждого человека есть мечта. Верно говорят: бойтесь своих желаний, ведь они могут сбыться. Моё вот сбылось. И сейчас я порой думаю, что, наверно, просто не способен правильно мечтать, за что и расплачиваюсь. Как говорится, не умеешь — не берись, иначе получится плохо и неправильно. Впрочем, это только моя проблема, которую уже поздно решать. Поэтому давайте лучше решим вашу. Мы приехали.