Книга Хозяйка старой пасеки 3, страница 84 – Наталья Шнейдер

Она посмотрела на нас поочередно. Мы молчали, все так же старательно не глядя друг на друга.

— Вот и славно, — кивнула генеральша. — Тогда допивайте чай и заканчивайте с обыском. А потом все пойдем ужинать. День выдался долгий, а завтра будет не легче.

И, оставив поднос, направилась к двери.

Стрельцов бухнул в кружку пять ложек меда, выпил чай залпом, будто горькую настойку.

— Может быть, вы все же позволите вам помочь? — осторожно спросила я.

Он ответил не сразу.

— Это было бы очень любезно с вашей стороны.

Комната за комнатой, помещение за помещением, чашка за чашкой.

Ничего.

Мы перебрались на первый этаж и обследовали девичью, когда со двора донесся крик.

— Убью суку! Тебе кто разрешил из дома сбегать⁈

Я выглянула в окно. Во дворе, у самой калитки, мужчина в грязной рубахе ухватил Матрену за волосы и тащил куда-то за дом. Женщина молчала, только вцепилась в его запястье, пытаясь устоять на ногах.

За подол матери держалась Катя. Второй ручонкой она зажимала себе рот, будто затыкая крик. Она не плакала. Только пыталась съежиться, стать меньше и незаметнее.

— Еще ерепенишься, тварь!

Мужик замахнулся и ударил Матрену в живот. Та сложилась пополам, задыхаясь, и рухнула на колени.

— Ах ты… — Я метнулась к печи, подхватила полено и вернулась к окну.

Через двор бежал Герасим — неужели уже настолько поздно, что он вернулся из леса? В руках дворник держал топор.

— Герасим, стой! — завопила я не своим голосом. — Сядешь за этого как за человека!

Не будь за моей спиной Стрельцова, я бы промолчала, а потом помогла прикопать. Но здесь исправник.

Герасим остановился, переводя взгляд с мужика на меня. Точнее, на того, кто стоял у меня за плечом.

Мужик обернулся, увидел дворника — и побелел. Но тут же выпрямился.

— Не лезь, — прорычал он. — Я свою жену вправе учить и домой забрать.

Он поднял голову к окну, где я стояла, и на лице его появилась заискивающая, почти жалобная гримаса.

— Барышня, что же это делается-то? Баба совсем стыд потеряла, хозяйство брошено, коровы недоены! Я ж только…

В глазах потемнело. Из моей груди вырвались самые черные, самые грязные ругательства, какие я только слышала за всю свою жизнь — и в том и в этом мире. Слова сыпались сами, и я не могла, не хотела их останавливать. Задрала юбки повыше, взбираясь на подоконник.

— Глафира Андреевна. — Холодный, спокойный голос разрезал мою ярость, как нож.

Стрельцов придержал меня за плечо, заставляя развернуться.

— Глафира Андреевна, посмотрите на меня.

Я хотела дернуться: бешенство требовало выхода. Сигануть в окно и разломать полено о голову этого… этой твари. Так, чтобы только щепки остались. Но Стрельцов уже держал меня за руку — мягко, но я отчетливо поняла: не вырвусь. Даже если огрею его поленом.

— Поглядите на меня.

Что-то гипнотическое было в его голосе, потому что я подняла глаза. Исправник смотрел прямо и твердо.

— Не берите грех на душу, — сказал он. Вроде негромко, но его слова пробились сквозь шум крови в голове. — И позвольте мне сделать свою работу.

Он осторожно задвинул меня за спину. Высунулся в окно.

— Герасим, вяжи этого. — Повысил голос: — Гришин!

— Да, вашвысокблагородь! — донеслось откуда-то.

— Чего прохлаждаешься?

— Слушаюсь, вашвысокблагородь.

Пристав появился во дворе будто выпрыгнул — а может, и правда выпрыгнул из окна людской.