Книга Хозяйка старой пасеки 3, страница 92 – Наталья Шнейдер

— Давай посмотрим. Дворянский совет дал мне сто отрубов. Еще я продала пуд свечей, оставшихся от батюшки, за пятьдесят отрубов. Значит, всего сто пятьдесят отрубов, на которые нам нужно жить, пока не получится продать мед с пасеки. Так?

На лице Вареньки промелькнуло то неповторимое выражение, которое я про себя называла «я к вам с вечным, а вы о каких-то скучных земных вещах говорите».

А точно ли желание развлечься и обновки влекут ее в уездный город? Или есть еще кое-что? Я отодвинула этот вопрос на край сознания — сперва нужно закончить урок.

— Так? — переспросила я.

Девушка неохотно кивнула.

Еще шестьсот отрубов за шаль от Марьи Алексеевны, но и это не те деньги, что позволили бы мне расслабиться и транжирить их на кружево.

— Двадцать пять отрубов на поминки тетушки, — продолжила я выписывать числа. — Тринадцать с половиной отрубов — доски для ульев у Крутогорова, и восемь отрубов мужикам, которые сами делают доски в лесу.

И надо сколько-то заплатить Герасиму, который за свою работу цену не указал.

— Пять отрубов — поминки по Савелию для тех, кто поможет мне его хоронить сегодня. С учетом обязательного пожертвования на помин души. Еще два отруба ушло на еду для нас всех за это время — то, что мы пока не вырастили сами в нашем имении. Семеро работников по змейке в день на каждого — будем считать, полтина. Матрена пришла только вчера, и пока мы ей ничего не должны, но будем должны. Семнадцать отрубов в конце месяца Сергею Семеновичу.

Медведев обещал купить у меня свечи, которые я сделаю из вытопленного воска и я найду, что еще ему предложить, но пока эти деньги не будут у меня в руках, рассчитывать на них не стоит. Всякое бывает.

— Итого у нас осталось…

— Глаша, ну как ты не понимаешь⁈

Я ждала, что она продолжит, но Варенька многозначительно уставилась на меня. Явно скопированное у кузена непроницаемое выражение лица портил румянец и взволнованный блеск в глазах.

— Не понимаю. — Я развела руками с делано-наивным видом.

Кружева и грифельные доски — явный предлог. Зачем ей нужно в город на самом деле?

Она вздохнула. Оглядела комнату, оставшуюся за спиной, закрыла дверь.

— Лешенька письмо прислал, — прошептала она. — С…

Она осеклась.

— Сын станционного смотрителя передал? — догадалась я.

— Глаша, ты ведь не скажешь Киру?

Я заговорила не сразу. С одной стороны, Стрельцов отвечает за кузину. С другой — что он сделает? Прочтет очередную зубодробительную нотацию? Снова увезет девушку куда подальше? Надолго ли это поможет? Похоже, тот Лешенька настойчив.

Что он за человек? Искренне влюбленный или действительно охотник за приданым?

— Не скажу Киру. Обещаю.

Она вытащила из-за корсажа сложенный лист бумаги.

— Вот. Прочитай.

— Ты уверена? — переспросила я, не торопясь разворачивать бумагу.

— Нет! — Она сцепила ладони перед грудью, так что побелели пальцы. Оглянулась на дверь и понизила голос. — Глаша, я уже ни в чем не уверена. Мне страшно. Он пишет такие красивые, такие правильные слова, а я слышу голос твоего… Заборовского.

— Он не мой, он свой собственный, — проворчала я.

— Глашенька, прости. Я совсем запуталась. Он ведь меня любит, правда любит. А я читаю и думаю — если бы это письмо писал мой граф де Валькур, оно было бы совсем не таким. Но ведь жизнь — не роман, верно?

— Если он писал по письмовнику, то слова могут быть одинаковыми и ничего не говорить о человеке, — медленно произнесла я.