Книга Хозяйка старой пасеки 3, страница 95 – Наталья Шнейдер

Девочка с поклоном удалилась. Я кивнула Нелидову и первая вышла на крыльцо. Герасим поправил топор за поясом и низко поклонился. Полкан, сидевший у его ног, едва заметно вильнул хвостом — вижу тебя, хозяйка, но дела важнее — и продолжил внимательно разглядывать просителей.

Шестеро мужиков стащили шапки и поклонились при моем появлении. Стоявшая поодаль старуха смотрела на меня с недовольным любопытством, но, встретившись со мной взглядом, бухнулась на колени.

— С чем пожаловали, добрые люди? — обратилась я к ним, в упор глядя на кряжистого середовича, стоявшего перед всеми.

Он снова поклонился.

— Прощения просим, барышня, за беспокойство, да только у кого кроме вас справедливости искать? Вечером приехал к нам исправник да арестовал старосту и еще двоих мужиков. Староста миром был выбран, как нам теперь без него? Домна и без мужа, и без сына осталась, разве ж это правильно?

— Исправник — человек государев, — ровным тоном ответила я. — Он честен и службу свою знает. Мое дело — следить за порядком на моей земле, его — чтобы закон во всем уезде соблюдался свято.

— С законом, конечно, спорить не дело, — согласился мужик. Говорил он уверенно и гладко, будто по писаному. Наверняка готовился. — Однако ж разве закон разрешает бабе-распутнице на свою семью напраслину возводить? Закон велит, чтобы баба мужа своего слушалась, как господа бога, а она что творит? Верни бабу беспутную под руку мужа, она жалобу заберет, и дело с концом.

Полкан глухо зарычал. Я положила ладонь ему на голову, успокаивая скорее себя, чем пса. Вдох. Выдох. Тепло собачьего тела, колючее прикосновение шерсти. Я стою на твердых досках крыльца, ветер несет запах еще не до конца просохшей от росы травы.

— Напраслину, говоришь? — тихо, очень тихо произнесла я. Нельзя срываться и орать. Нельзя показывать «бабскую дурь». — Значит, когда я скажу, будто своими глазами видела, как муж Матрену бил прямо у меня во дворе, и то же самое видел господин исправник и мой управляющий, — я кивнула на Нелидова, — тоже напраслину возведу?

— Так муж вправе жену учить… — начал было мужик.

— А вот закон говорит, что учить вправе, а истязать — нет. Закон говорит, что свекру со снохой жить — кровосмешение, грех перед богом и людьми. Стало быть, вы хотите, чтобы я распутника и истязателя покрывала? Чтобы, значит, сор из избы не выносить?

— Так Домна и без кормильца, и без сына осталась, — завел ту же шарманку мужик.

Я перевела взгляд на старуху. В какой-то степени мне было ее жаль — наверняка всю жизнь прожила такой же бесправной вещью, как Матрена. Но даже если бы у меня была возможность повлиять на исправника — я бы не стала этого делать.

— Жаль мне Домну. Да только не исправник в ее судьбе виноват. А ее муж, кровосмешением согрешивший. И сына своего воспитавший так, что тот вместо того, чтобы от отца, который и его обидел, отделиться и своей семьей жить, решил зло на слабом выместить. Если другие сыновья мать на старости лет прокормить не могут — пусть приходит, найду работу. Но против закона человеческого и божьего я не пойду.

— Так разве это по-божески — сор из избы выносить!

— Сор? — Я снова запустила пальцы в собачью шерсть. — Закон, мил-человек, это не сор. И эта земля — моя, а значит, и изба — моя. И я не позволю, чтобы в моей избе копилась грязь. За кровосмесителя и убийцу просить не буду. А что до старосты — он с вами, с миром, прежде всего нечестен был. На рекрутчину отсылал не по закону, а по произволу своему. Где это видано, чтобы молодого мужика, а не парня забрили, чтобы старостиного кровиночку от набора уберечь?