Книга Обещание Перидота, страница 121 – Кейт Голден

Я встала и поцеловала ее в лоб, прежде чем вернуться в свою маленькую, заваленную книгами нишу.

Кровать прогнулась под моим весом, и мой взгляд упал на стеклянные двери балкона передо мной — мягкие голубые занавески, неровно свисавшие вокруг них, пропускали лишь небольшой кусочек внешнего мира.

Я перевернулась на бок, прохладные простыни на моем лице были как поцелуй.

Но сон так и не пришел.

— Ты боишься позволить себе почувствовать что-то настоящее

— Ничто не имеет значения, если ты умрешь.

Я повернулась на спину и устремила взгляд на изящные паутинки и трещины на потолке над головой. Когда-то я любила Кейна. И он разрушил эту любовь. Разрушил меня. Врал мне, использовал меня, обманывал меня, украл меня…

Но даже когда я перечисляла в уме его проступки, как я часто делала, они не имели большого значения. Возможно, я слишком долго винила Кейна за все ужасные вещи, которые когда-либо происходили с мной.

И хуже того, что я винила его в своих несчастьях, возможно, я использовала его.

Использовала его как козла отпущения для своей боли, своих страданий. Как боксерскую грушу, когда мне нужно было почувствовать ярость. Как ответ, когда я задавалась вопросом, Почему я? Почему я должна умереть?

И, что самое страшное, в тихой темной комнате, пахнущей переплетенной кожей, я, возможно, обременяла Кейна всей своей болью, используя его, чтобы развеять ее, задолго до битвы в Бухте Сирены.

В Шэдоухолде, когда так мало что имело для меня смысл. Когда мир, каким я его знала, разрушался минута за минутой, кусочек за кусочком. Когда все, чего хотел Кейн, — это показать мне остальную часть цветка, а я была зациклена на стебле. И я боролась с ним изо всех сил.

Может быть, теперь, когда он сделал то, что всегда клялся не делать — попытался впустить меня, позволить себе уязвимость, которую он всегда считал слабостью, — я была ему должна свою уязвимость.

Или, по крайней мере, извинение.

Я не могла смотреть, как он сражается за меня, защищает меня, желает меня издалека — в то время как я скрывала свои чувства к нему. Это была настоящая трусость.

Какими были эти чувства, я не знала до конца. Притяжение, химия, дружба… Я не была уверена, что могу чувствовать что-то так же, как раньше. Не тогда, когда это оцепенение, эта тьма, этот мрачный, отвратительный страх ползли по моим венам.

Но, может быть, я скажу именно это.

Что я все еще не понимала, чего хочу и что чувствую, — но тосковала по нему. В глубине души, в дрожащих пальцах, жаждущих прикоснуться к нему, в ушах, ловящих его голос в каждом шорохе. Я скучала по нему. И если бы это не было слишком эгоистично — попросить его быть терпеливым с моими обрывками чувств, дать мне шанс разобраться в себе, даже если мы оба знали, что времени у меня осталось мало.

Может быть, я просто попросила бы его попробовать.

Это было все, о чем он когда-либо просил меня.

Глава 30

КЕЙН

С ужина прошло уже несколько часов, и поместье погрузилось в сон. Казалось, даже кирпичи в стенах тихо вздыхали в блаженной дреме. Я же не смыкал глаз еще после событий в Пещере Жнеца и сомневался, что смогу уснуть теперь вообще.

Следующий глоток горького лавандового спиртного жег значительно меньше, чем первый. Я погрузился глубже в диван, наблюдая за низким, потрескивающим огнем. Он мерцал и кружился, как измученный танцор, когда-то страстный, а теперь безразличный и ленивый — уставший от своей рутины.