Книга Сошествие в Аид, страница 151 – Хейзел Райли

Красивый способ сказать: мы всё те же безумцы с раздутым эго.

Я никогда не отвечал взаимностью Вайолет. Во-первых, из уважения к брату. Во-вторых, потому что сам не знаю, что такое любовь. Никто мне этого не показывал. Были проблески заботы от приёмных братьев и сестёр, но в целом? Ничего. Я слишком часто ловил на себе взгляды жалости и отвращения, чтобы позволить себе роскошь верить: я способен любить и быть любимым.

Я переспал со многими. Даже со студентками Йеля. Не дурак — я вижу, как на меня смотрят. Замечаю вожделение. И замечаю тот лёгкий перелом в их выражении лица, когда взгляд скользит с общего на мою шрамированную щёку. И вот этого Хейвен никогда не сделала. Так же, как никогда этого не делали мои братья и родители.

Я трясу головой, будто это может выкинуть всё лишнее из мозга. Могу не думать об этом. Не думать о Греции, о семье и о занозе Хейвен Коэн, которая тёрлась о меня, задыхаясь.

Пальцы сжимаются на бутылке так сильно, что Аполлон осторожно выдёргивает её у меня из рук.

— Всё нормально? — спрашивает.

Гермес, сам того не зная, спасает ситуацию: хлопает в ладоши.

— Ну так что, какое желание вы загадали? Я попросил, чтобы Хайдес перестал скупать тонны средств по уходу за волосами, которые занимают всю ванную, и… шикарное пальто из кашемира небесно-голубого цвета. — Поворачивается к Афродите. — Помнишь? Мы видели его в витрине, в Париже, пару месяцев назад.

Она кивает:

— Конечно. Я же сказала тогда: заходи и примерь.

Мы с Аполлоном обмениваемся взглядами.

— У тебя получилось два желания? — уточняю я.

— Нет. — Он загибает пальцы, шепча цифры. — Восемь.

Афродита заливается смехом, краснея до корней волос. Аполлон садится на подлокотник кресла рядом со мной. Улыбается так широко, что на щеках проступают его фирменные ямочки-убийцы, ради которых половина Йеля теряет голову.

— По традиции нужно загадывать одно, — говорит он.

— Я знаю, но мне на традиции плевать. Поэтому я ставлю рождественскую ёлку даже на Пасху.

Мы все одновременно кривимся. Это правда. Гермес на Пасху наряжает ёлку, пьёт соки вместо вина, завтракает печеньем, размоченным в красном, а когда у него «правильное настроение» — читает книги с последней страницы. Для него это вызов правилам. Для меня — полная хрень.

Они продолжают спорить, а я выключаюсь.

И снова думаю о Хейвен. О той самой девчонке, что сняла лифчик на сцене театра передо мной. О той, что рисовала на бумажке стакан воды и выводила капли, стекающие вниз.

И снова думаю о себе. О том самом парне, который не имеет ни малейшего понятия, как правильно вести себя с людьми, и который на бумажке написал: «Хочу понять, что такое любовь».

Глава 26

Шкатулка Пандоры

Но Пандора была слишком любопытной: ослушалась Эпиметея, брата Прометея, и открыла сосуд. Она не знала, что тем самым исполняла план Зевса, задумавшего отомстить смертным. Из сосуда вырвались все беды мира: старость, зависть, болезни, боль, безумие и пороки. На дне осталась лишь надежда, вышедшая последней — чтобы облегчить людские муки.

Сегодня воскресенье, и мне совершенно не хочется вставать с кровати. Я наблюдаю, как солнечные лучи пробиваются сквозь окно и ложатся на белые простыни Джек — смятые, брошенные бог знает когда.

Вчера мы так и не поговорили. И что бы я ей сказала? «Эй, Джек, это не то, что ты думаешь. Сколько именно из моих сисек ты успела увидеть? И что мне сделать, чтобы стереть из памяти образ Хейдеса, который наклоняется, чтобы слизнуть их?»