Книга Взрывные дела Твайлы и Фрэнка, страница 94 – Меган Баннен

– Ты слышал сегодня эти свадебные клятвы. Ты сам их произносил, и я тоже, и мы оба говорили искренне, стоя перед алтарями богов. «Я принимаю тебя целиком, отныне и навсегда». Вот что мы сказали. И вот что сказал мне Даг. Но через несколько лет после свадьбы я огляделась и поняла, что я стала ему кухаркой, уборщицей, нянькой для его детей, секретаршей, шлюхой. Вся моя жизнь превратилась в обслуживание этого человека и нашей семьи. Я всех принимала, заботилась, а кто заботился обо мне? Я была не из тех жен, которых холят и лелеют. Я не была ему ровней. Я стала невидимкой, вот что! Ничем не отличалась от… от… от стула. Полезная, да. Когда нужна – я рядом, а когда нет – какое до меня дело? Даже сомнений не возникало, что я всегда буду рядом, даже мысли о том, как трудна станет его жизнь, если однажды этого стула не окажется поблизости, если ему некуда будет присесть. Я была просто стулом, Фрэнк. Двадцать один год. Так что когда Даг взял и помер, я вернула свою жизнь, и видят боги, в одиночку мне живется куда счастливее.

Она никогда никому этого не говорила, даже не намекала, а теперь стояла, дрожа, перед Фрэнком – человеком, чье мнение значило для нее больше всего, – и чувствовала себя опустошенной. Будто эти слова, и все обиды, одиночество, злость, которые они в себе несли, вылились из нее, не оставив внутри ничего.

Фрэнк замер рядом.

– Я и не подозревал. Зачем же ты оставалась с ним?

– Я почти ушла. Однажды. Все спланировала. Хотела проглотить гордость, уехать домой в Медору и выслушать мамино «Я же говорила». Мальчики тогда уже оба ходили в школу, так что можно было не переживать, кто будет с ними сидеть. Со своих грошей в «Уилнере» я отложила достаточно денег, чтобы арендовать квартиру. И тут поняла: я снова беременна. С младенцем на руках у меня никак бы не получилось одновременно работать и быть достойной мамой для мальчиков, если бы я ушла. Так что я осталась. Да и потом, я же поклялась принимать Дага таким, какой он есть, и в конце концов, именно это я и сделала.

Вот. Все. Вся ее неприглядная суть лежала перед Фрэнком Эллисом. Чувствуя, как внутри открылась ледяная яма ужаса, она ждала, что он скажет.

– Эх, солнышко, ну иди сюда. – Фрэнк обнял ее, как умел только он, и Твайла сдалась. Всхлипнула, уткнувшись в его рубашку.

– Я любила его. Правда любила. И он любил меня – по-своему. Он не был плохим. Не бил меня. Не изменял. Ничего плохого не сделал. Он не заслужил жену, которая чуть не бросила его.

Фрэнк лишь молча гладил ее по спине.

– Теперь думаешь, что я ужасная?

– Разве я могу так подумать?

– Ты не сказал однозначное «нет».

– Однозначно нет. Ты сокровище, и меня никто не переубедит. Даже ты сама.

Твайле не хотелось отрываться от него, покидать его объятия, его тепло, успокаивающее гудение голоса в груди, но она уже заляпала ему тушью всю рубашку, так что отодвинулась.

– Прости. Говорили о вас двоих, а в итоге перешли на меня.

– Не-а, мы говорили о нас с тобой. Тринадцать лет – это немало, хватит уже цепляться за эту хрень. Хорошо, что мы все высказали. Ты же меня не судишь, нет? Ты же не говоришь себе: «Кора-то была права. Муж из Фрэнка – полное говно»?

– Конечно нет.

– Вот именно.

Теперь пришел его черед вытирать ей слезы.

– Твой платок остался в моей дурацкой сумочке, – извиняясь, сказала Твайла.