Книга Блеф демона, страница 227 – Ким Харрисон

Место было приятным: высокие потолки, большие окна на улицу. Но это был не Джуниор, и я чувствовала себя не в своей тарелке, нервно подтягивая поближе вонючую сумку и всё, что приволокла с собой на этом ковре-самолёте: так ни разу и не использованный пейнтбольный пистолет, сломанное ожерелье Ала — метка выхода из проклятия, сам гримуар проклятия и все мои правки, которые привели нас сюда.

Амулет стазиса лежал у Элис в кармане. Так было и благоразумнее и ей давало нужное ощущение контроля.

Мой взгляд от заряжающегося телефона скользнул к бариста в дальнем конце зала, и я по-дурацки махнула ей, когда она уставилась на меня. Темноволосая женщина откровенно раздражённо вернулась к работе. Она косилась на нас с той минуты, как мы ввалились сюда, как два бандита из пустыни. Думала, наверное, что мы бездомные — чем-то мы ими и были, — но мы заплатили за еду, так что выгнать нас она не могла, даже если Элис уже минут двадцать отмывалась у них в раковине и от поездки в Безвременье, и от ночёвки в библиотечном подвале. И я всё ещё воняю жжёным янтарём, подумала я, оттянула майку и поморщилась от вырвавшейся струйки воздуха.

Склонившись мыслями куда-то вдаль, я сделала глоток кофе — и вздрогнула от вибрации телефона. По привычке покосилась — и перехватило дыхание. Это была мама.

Вторник, прикинула я по времени. Сейчас я, наверное, рыдаю в своей комнате, освобождая в сердце место для Трента, для девочек, чёрт, может, даже для Элласбет. Я любила Кистена, но назад, в прежнюю себя, не вернусь.

Телефон, однако, продолжал настойчиво гудеть. Другая я, скорее всего, слишком утонула в горе, чтобы ответить, а мама всё равно будет звонить. Я скучала по ней и, понимая, что это плохая идея, всё-таки нажала «принять».

— Привет, мам.

— Рейчел? О, милая. — Один её голос был живым утешением, и грудь сжало. — Я слышала про Кистена. Как ты?

Горло перехватило. Сегодня был один из её хороших дней — когда умной должна быть не я.

— Больно, — прошептала я, чувствуя, как её утрата переплетается с утратой Кистена. Она совсем рядом, в паре остановок на автобусе, а не на другом конце континента. И всё, что я могла — крепче прижать телефон к уху.

— Я уже выхожу, — быстро сказала она. — Ты же у церкви?

Я часто-часто заморгала, пытаясь вспомнить.

— Кажется, да.

— Ох, солнышко. Дай мне пять минут. Я не смогу сделать легче, но помогу вынести. Ты справишься до моего прихода?

Она знала, через что я прохожу: сама это прошла, когда умер папа.

— Мам? — Боже. Она самая смелая женщина из всех, кого я знаю. — Я люблю тебя, мам. Я слишком редко тебе это говорю.

В горе я бы забывала говорить это, когда она качала меня на руках, шепча слова, которые снова связывали меня с миром и обещали, что когда-нибудь я снова стану цельной.

— И я тебя люблю. Пять минут.

Связь оборвалась, и я зажмурилась, чтобы слёзы не пошли. Она лучшая мама: хватает смелости дать мне наделать своих ошибок — и хватает мужества прийти с пластырем вместо нотаций.

Глаза открылись на шорох блендера.

— Да, это была ошибка, — сказала я, выдёргивая вилку из розетки и убирая телефон в наплечную сумку.

Дверь туалета пискнула — вышла Элис, настроенная заметно лучше, чем заходила. Волосы у неё высохли ровно, на рубашке проступили пятна воды; заметив мою натянутую улыбку, она весело села и потянулась к слойкам.