Книга Потерянная душа, страница 5 – Марина Ефиминюк

Вернувшаяся к жизни Настя словно бы находилась между сном и явью. Уже прошло много дней, но все вокруг казалось нереальным, точно выдернутым из кинофильма. Наверное, сказывалось действие успокоительных препаратов, прописанных для скорейшего выздоровления. Впрочем, и без лекарств молодой организм восстанавливался удивительно быстро.

После того, как из палаты увезли сложную медицинскую аппаратуру, комната стала походить на гостиничный номер. У окна стояло вальяжное кресло и уютный торшер, а рядом — стеклянный столик. Под потолком болтались разноцветные воздушные шары. На стене висела репродукция картины печально известного художника Алекса Протаева, ушедшего из жизни на самом пике славы.

Везде, куда не кинь взгляд, горели пламенем ярко-красные гвоздики — единственные цветы, не вызывавшие у пациентки аллергического удушения. Комната выглядела украшенной к Первомаю… или же к панихиде по покойнику. В Настасье недорогие цветы с махровыми бутонами вызывали мрачную иронию, и она не могла избавиться от мысли, что склоняется ко второму варианту.

В палату проскользнула среднего роста светловолосая женщина в белом халате, из-под которого виднелась темно-зеленая узкая юбка

— Уже идет обход. — Визитерша улыбнулась. — Как ты себя чувствуешь?

Задавая вопрос, женщина не ждала ответа — певице посоветовали беречь горло, травмированное трубкой от аппарата искусственной вентиляции легких, и поменьше говорить. Девушка просто кивнула, благодарная за беспокойство.

— Цветы несут и несут. Все так рады, что ты очнулась! Мы так рады, что ты очнулась… — поспешно исправилась блондинка и, подойдя к больной, сжала тонкие ледяные пальчики. — Скоро, все будет, как раньше.

Настасья едва заметно улыбнулась.

Гостью звали Екатерина, и она утверждала, что приходится больной старшей сестрой. В палате воцарилась неприятная, давящая на уши тишина. Обе понимали, что Катя бессовестно лжет и сама себе, и миру, пытаясь представить удручающую ситуацию в радужных тонах.

Кома лишила Анастасию Соловей воспоминаний и превратила в человека без прошлого. Доктора сказали, что девушке сильно повезло не потерять социальных навыков. Нередко пациентам приходилось заново учиться говорить, держать в руках карандаш или разучивать азбуку с таблицей умножения.

Время — это тончайшая материя, которая рассыпается на несшиваемые лоскуты, если выдернуть хотя бы одну коротенькую ниточку. И теперь неповторимое кружево Настиной жизни превратилось в разодранные лохмотья. Даже собственное имя звучало для девушки чуждо и отстраненно. Она много раз прокручивала его в голове, шептала, перекатывая звуки на языке, но не испытывала ровным счетом никаких эмоций. Имя, как возвращенная жизнь, точно бы принадлежали другому человеку.

Тут широко раскрылась дверь, и в палату вошел невысокий дородный профессор с гладким круглым лицом и опрятной бородкой-колышком. Вместе с доктором появилась многочисленная свита помощников, ординаторов и дежурных врачей.

— Как поживает моя любимая пациентка? — мягко грассируя, проворковал врач, и Настя пожала плечами. Про себя девушка называла его «Добрый доктор Айболит».

Это было странно — знать наизусть длинную стихотворную сказку, вероятно, заученную в детстве, но не помнить имена близких людей. При первой встрече с младшей сестрой Екатерине, едва не расплакавшейся от огорчения, пришлось представляться и подробно объяснять родственные связи.