Книга Дочь Горгоны, страница 81 – Оксана Заугольная

Солунай поймала взгляд директора. Нет, он был не умоляющим, охотник не умел умолять. Но ей захотелось поддержать его.

– Вообще-то, мы с Банушем навещали это гнездо много раз, птенцы меня не боятся… не боялись. Я их тоже.

– Да делайте что хотите, неслухи, – сплюнула Айару. – Спелись, охотник со змеюкой.

И ушла.

– В нашем приюте могут жить любые разумные существа, нуждающиеся в защите. Хорошо, что ты это понимаешь, – произнёс директор. Будто поблагодарил.

А потом, убедившись, что гаруда пришла в себя и больше не пытается умереть, он просто оставил их втроём! Нет, Солунай понимала, что, ослабевший от потери крови, он отправился к Марте за обедом, а позже пришлёт Елену Васильевну, чтобы принимала новую подопечную, но как это выглядело!

– Давай, Аэлла, тащи воду и тряпку, будем отмывать твою новую подружку, – бодро произнесла Солунай, мысленно посылая все кары на вероломного директора, который беззастенчиво пользуется её добротой.

Она осторожно очистила перья от спёкшейся крови и с радостью обнаружила, что большая часть её была не этой гаруды и самих повреждений у хищной птички не так уж много. Второй отличной новостью было то, что змеи Найки своим угрожающим шипением удерживали гаруду от того, чтобы цапнуть невольную няньку за руку. Делиться своей кровью с пернатыми горгона вовсе не собиралась.

Хуже всего ей пришлось, когда умытая и уже сытая гаруда наконец достаточно успокоилась, чтобы вдруг расплакаться. Слёзы у неё катились огромными сверкающими бусинами, и Солунай растерялась, пытаясь понять, как утешить птенца, потерявшего всю свою семью, голодавшего в лесу в одиночестве, как объяснить, что всё будет хорошо, когда даже Аэлла понимала, что хорошо уже не будет.

И надо же было вернуться Александру Николаевичу с Еленой Васильевной именно в этот момент!

– Солунай, я тебя совсем ненадолго оставил с ребёнком, а она уже плачет! – возмутился он.

И Найка даже не нашлась что ответить, так растерялась, а потом и разозлилась. Её недовольство немедленно почувствовали змеи и взвились над головой.

– Иди, Солунай, нечего тут детей пугать своей причёской, – хмуро добавил он. И дверь за ней закрыл.

Солунай поняла, что терпеть больше нельзя. И вместо того чтобы уйти, осталась стоять у двери. Её расчёт оказался верным. Объяснив воспитательнице особенности работы с новой подопечной, директор вышел в коридор.

– Что ещё, Солунай? – устало спросил он.

Найка шагнула ближе, но тут отвага окончательно ей изменила, и она лишь открывала и закрывала рот, не в силах заговорить.

Но он её и так понял.

– Солунай, я сразу предупреждал, что слушать мать тебе не стоит. Она прекрасное чудовище и, вероятно, была бы тебе неплохой матерью, но не в реалиях этого мира. Если ты не понимаешь намёков и того, что я уже устал в собственном приюте избегать одну из воспитанниц, скажу прямо – ничего не получится.

– П-потому что я чудовище? – прошептала Солунай, чувствуя как никогда желание самостоятельно броситься в болото. Пальцы и челюсти зачесались, значит, снова подросли клыки и когти. Да уж, красотка!

– Нет, потому что тебе, Солунай, не сорок пять, а семнадцать, – отрубил Александр Николаевич. – И я директор в этом приюте, понятно тебе, глупая ты девчонка? Все твои мечты и желания видны как на ладони, и не только мне. Прекрати делать посмешище из себя и из меня заодно. У нас и без того сложилась непростая ситуация. Васса пропала, в заповедник повадились браконьеры. Не до ерунды!