Книга Кошмар на Полынной улице, страница 29 – Дарья Буданцева, Мария Тович, Риган Хэйс, и др.

Ослик, старательно обойдя лужи, свернул в проулок. Лишь тогда пани Горегляд, все это время следившая за голубой повозкой, отошла от окна.

Это была совершенно другая, большая и светлая комната с высоким потолком и красивыми резными панелями на стенах. Катержина очень удивилась бы, попав сюда после мрачного зала, где пани Горегляд принимала просителей. В центре комнаты высились огромные, в два человеческих роста, песочные часы в кованом обрамлении. Только в них был не песок, а крупные сияющие шарики размером почти с куриное яйцо – в верхней части часов и неровные куски угля – в нижней. Пани Горегляд высыпала золотые монеты из кошеля селянки в глубокую каменную чашу с носиком, отложила несколько, а чашу поставила голыми руками прямо в пылающий камин и прошептала заклинание. Когда в ней образовалась сияющая жижа, пани Горегляд бросила туда же восковой катышек, что сделала Катержина, потом, сняв емкость с огня, забралась на кованую лесенку у часов и вылила расплавленное золото в небольшую дыру в крышке. Огненная струя попала на один из сверкающих шариков, тот с шипением растаял и протёк в нижнюю часть часов, затвердев там и превратившись в еще один уголек.

Пани Горегляд, не сверяясь с витиеватыми золотистыми буквами, выгравированными на стекле в нижней части часов, прошептала слова заклинания-бедогона. Слишком давно и слишком часто она их произносила.

Под часами что-то скрипнуло, и вдруг раздался очень громкий металлический удар. Потом еще один и еще. Вздохнув, пани Горегляд, как ребенок – вслух, тыча пальцем в стекло, – пересчитала оставшиеся шарики:

– Четыре… пять… семь… девять. Дольше тянуть нельзя.

Она натужно закашлялась и, вытерев рукавом кровавую слюну, села за стол у окна. Черное перо, которым она старательно выводила слова на кусочке пергамента, словно не от птицы взятое, совершенно не отражало света. Близоруко сощурившись, пани Горегляд перечитала написанное, встала и вышла, плотно прикрыв дверь.

Чердачная лестница истошно скрипела под грузными шагами, но пани Горегляд не обращала внимания на жалобы старого дерева. Наверху ее встретили, радостно гукая, иссиня-черные выжградские голуби – лучшие почтари по эту сторону Жатарских гор. Она взяла ближайшего, приладила к красной лапке послание и отпустила птицу к высоким облачным башням на горизонте.

В последующую неделю в ее резные двери стучались десятеро. Но пани подняла цену втрое. Разочарованные люди, втихомолку проклиная Горегляд, уходили искать недостающее золото. С каждым разом она все дольше думала, стоит ли отводить горе от человека, мнущегося на пороге. Двигалась она медленно и постоянно угрожающе кашляла, пугая и без того обомлевших посетителей.

А на восьмой день по улице Дальней загромыхала большая и богатая дорожная карета, запряженная парой упитанных породистых рысаков. Бойкий кучер, рыжий и скуластый, как все выжградцы, помог выбраться из кареты такой же рыжей служанке. Вдвоем они осторожно и очень почтительно подвели к двери дома молодую светловолосую женщину с огромным гордым животом, скрыть который не могли ни пышные юбки, ни дорогой плащ.

Пани Горегляд словно окаменела на пороге. Даже кашель, ее постоянный в последнее время спутник, притаился в недрах больной груди.

– Здравствуй, мама! – светло улыбнулась беременная, раскинув руки для объятий. – Я хотела сделать тебе сюрприз, но быстрее ехать было опасно.