Книга Эринии и Эвмениды, страница 43 – Риган Хэйс

Внутри скребется необъяснимый страх.

Уэст-Ривер заметно притих на фоне трагичной кончины хаусмистресс. Мисс Изабелла Трентон, что ведет у нас английский, стала временной заменой почившей предшественнице, хотя сама она совместительству нисколько не обрадовалась — это читалось по ее кислой мине. Директор Хайтауэр наверняка разместит на сайте академии объявление о «перспективной вакансии», но, сдается мне, возможность поработать в закрытой школе, где люди умирают загадочной смертью в расцвете лет, мало кого соблазнит.

Ученики мрачными тенями слоняются по коридорам и галереям, вполголоса переговариваются, обмусоливая свежие сплетни и теории, как же мисс Хартбрук могла покинуть нас так рано. Одни предполагают, что она принимала мощные антидепрессанты и шлифанула их алкоголем, другие разузнали из засекреченных источников, что у мисс Амалии был порок сердца. И только меня тревожат смутные домыслы: нет ли связи между ее смертью и проведенным недавно ритуалом в лесу?

Но какой бы шокирующей и внезапной ни была новость о смерти нашей хаусмистресс, внутри как будто распускается тугой узел, долго не дававший спокойно вздохнуть. Одной мерзкой тварью в Уэст-Ривере стало меньше. Так почему бы не разглядеть в этом событии и повод для тайной радости?

Вопреки всеобщей хандре и озадаченности, я буднично усаживаюсь на эркерный подоконник в романской галерее, гляжу, как окна штурмует нежданный дождь, и достаю из рюкзака шахматную доску, чтобы отвлечься игрой.

Как только я выставляю фигуры на поле, краем глаза вижу приближающегося Киллиана. Он подает мне приветственный знак ладонью, а потом вспрыгивает на подоконник и усаживается напротив меня.

— Любишь интеллектуальные соревнования?

— Боюсь, это единственные состязания, в которых я имею все шансы выиграть, — вздыхаю я. — Кстати, нужно бы вернуть тебе перчатки.

— Оставь себе, — отвечает он и азартно смотрит на шахматную доску.

Видя его заинтересованность, я придвигаю ее к нему, как бы предлагая: «Хочешь сыграть?» Финч кивает и потирает большим пальцем ямку на подбородке, обдумывая свой дебют на стороне черных.

Я нетерпеливо тянусь к пешке, чтобы сделать ход первой, но он опережает меня, что, в общем‑то, против правил. Хватает черную пешку и двигает на е5.

— Уже наслышана о мисс Хартбрук?

Играть с кем‑то для меня странно и непривычно с тех пор, как папы не стало. Я так привыкла проводить партии в двустороннем порядке, что теперь и не знаю, как предугадать ход чужой мысли.

— Ну разумеется. И чего все так всполошились? Люди умирают каждый день. Мисс Амалии просто не повезло умереть чуть раньше.

— Звучит весьма цинично, Беатрис. Мне нравится.

Хожу на е4. До меня только сейчас доходит, что Киллиан ничем, совсем ничем не пахнет. Парни Уэст-Ривера источают запах сандала, перца или пота, особенно если мистер Петровски как следует погонял их на стадионе. Но Киллиан будто не потеет вовсе, не пользуется дезодорантом или парфюмом.

Лицо его ничего не выражает, когда он ставит шах. Победа близка, но триумфа он не испытывает, будто так и должно быть. Я хмурюсь и злюсь, бессмысленно двигая фигуры и прекрасно сознавая, что это путь в один конец. Он грубо спихивает пешку с поля — я едва успеваю схватить ее на лету — и ставит мат. Вот так просто. И пяти минут не проходит, как он встрял в игру, которую я вела исключительно для себя, и уже выходит из нее победителем.