Книга Эринии и Эвмениды, страница 96 – Риган Хэйс

— И почему ты такой бесчувственный? — рявкаю я на него, а затем осекаюсь и закатываю глаза. — Ах да, ты же демон. Ты наверняка вообще ничего не чувствуешь.

— Обижаешь, Беатрис! — возражает Киллиан, и до меня только сейчас доходит, что он сидит в форме, без пальто или куртки, и совсем не мерзнет. — Нам, узникам преисподней, многое доводится чувствовать: злобу, похоть, голод и даже, представь себе, любовь… Острое желание освободиться и разгуливать среди людей на равных, а не в качестве исполнителей их темной воли. Знала бы ты, сколько долгих сотен, тысяч лет я томлюсь в своей клетке. Призывы людей, конечно, отвлекают меня ненадолго от скуки, но ничто не сравнится с возможностью не подчиняться никому, а быть себе хозяином.

— Просишь тебе посочувствовать? — огрызаюсь. — Так этого не будет. Ты зло, Киллиан. А злу положено иметь границы, чтобы на земле не воцарился хаос. Страшно вообразить, на что был бы похож наш мир, разгуливай такие, как ты, среди обычных людей…

Киллиан усмехается, и смех его сочится превосходством.

— Зла среди людей и без того достаточно, тебе ли о том не знать? Человек издревле пестует внутренних демонов своими же руками, подкармливает их ненавистью, завистью, жаждой мщения и подпитывается силой ложных идеалов. Некоторые настолько преисполнились в своей темной сути, что никакие демоны им не нужны. Они гораздо хуже любых сущностей и готовы на все, даже на самую низшую мерзость. Мы лишь их инструмент, но воля исходит из прогнившего человеческого сердца.

— Тебя послушать, так ты прямо святой, только ангельского сонма и нимба не хватает для полного образа, — парирую я, не поддаваясь его влиянию. — Но людей ты калечишь с улыбкой на лице, не мучаясь уколами совести. Не строй из себя героя, Киллиан, или как там тебя.

— Когда‑то ведь так и было… — говорит он, заводя руки за голову. — Я был невинным и чистым, лучился святостью и начинял людские умы доброй мыслью. И, как обычно бывает, одна малейшая оплошность ниспровергла меня на глубокое дно, откуда белого света не видно и выхода не найдешь. Как и многие вроде меня, я стал изгнанником и теперь могу лишь с тоской вспоминать о былых временах своего величия. Но я смирился и принял собственную природу — извращенную, вывернутую наизнанку. Иногда у нас просто нет выбора, Беатрис. Мы то, что мы есть, свою суть не изменить.

Я протестующе мотаю головой.

— Нет, я не верю в это. Знаю, что выбор есть всегда. И прямо сейчас я выбираю не слушать тебя. Убирайся! Давай же, исчезни, исчезни…

Я с силой зажмуриваю глаза и закрываю ладонями уши. Губы настойчиво повторяют одно и то же, как мантру, пока кто‑то не касается моего плеча.

— Беатрис, ты в порядке?

Открываю глаза и вижу перед собой Рори. Рядом он ставит на подножку велосипед.

— С кем ты говорила?

Осмотревшись, я понимаю, что Киллиана и след простыл. Бросаю взгляд на часы на экране смартфона — минул час. Может, я вконец теряю разум и вижу галлюцинации?

— Ни с кем, — отнекиваюсь я и киваю на велосипед. — Где ты его достал? Как вообще умудрился выйти за ворота?

— Угнал из садовничьей будки, — отмахивается он так, словно это пустяк. — Я дождался, когда дежурные начнут меняться, и прошмыгнул в дыру в стене ворот. Хорошо, что старина Роуч еще не успел заложить ее кирпичами!