Книга Потусторонним вход воспрещён, страница 119 – Екатерина Ландер

Вольдемар закончил одеваться и криво усмехнулся, запустил пальцы в мокрые волосы. Будь он сейчас в форме, можно было б задать жару, показать, кто тут главный и кому на самом деле принадлежит город, начиная от древних хтонических глубин и подводных коммуникаций и заканчивая звенящими шпилями Адмиралтейства и Петропавловского собора.

Вольдемар коротко шевельнул рукой. Внезапная волна, накатившая на ступени, выбила вверх россыпь вспененных брызг и окатила приезжего мужика с головы до ног. Окружающие расступились, брезгливо отряхивая одежду.

Вольдемар сладко захохотал и хохотал долго, с чувством, а потом рявкнул:

— Разошлись! Чего уставились?!

Туристки обиженно зацокали, демонстративно стягиваясь к автобусу, а Вольдемар уселся на затертую бронзовую фигуру грифона возле спуска и принялся вытряхивать пыль из ботинок, ругаясь на чем свет стоит и цветисто поминая Институт со всеми его Хранителями.

Назойливое чувство копошилось в груди. Вольдемар догадывался, кто именно привез его к реке и выбросил в воду, возвращая украденную жизнь… И признавать это, разумеется, было неприятно.

Часть 3. Василий

— Что все это значит?

Надя переводила взгляд с отброшенного на сиденье досье на меня, потом на Лёню, на ориентировки и обратно. Пакет с прахом Потустороннего она старательно избегала и, когда тот исчез из салона, заметно успокоилась.

— Сейчас доберемся до архива и узнаем, — флегматично отозвался лаборант.

Или Хранитель, как его назвал Вольдемар… Я уже ничего не разбирал. Все слилось в голове воедино, смешалось, слиплось комком выкопанных на рыбалку червей.

Опять замутило. Я вспомнил, что едва спал позапрошлую ночь, а прошлую не спал вовсе, и голова закружилась. Сейчас пару лет жизни отдал бы за простую возможность лечь в кровать, и чтобы ничего странного, страшного, жуткого вокруг не происходило.

— Отвезите нас домой, — попросил я.

— Что? — Лёня не расслышал или сделал вид, что не расслышал.

— Но Вась! — вскинулась сестра.

— Погоди, — отмахнулся я и вновь обратился вперед: — Нам надо домой. Прямо сейчас. Я так больше… не хочу.

— Мы проехали уже половину пути, — сдержанно возразил Ярослав.

— Если не можете, просто оставьте нас здесь. Вот тут, возле остановки.

Лёня молча сбросил скорость и резко крутанул руль, машина причалила к обочине неподалеку от Дворцового моста.

Ярик порывисто обернулся, вперился в лаборанта возмущенным взглядом.

— Пусть, — сказал Лёня.

Мы выбрались наружу, машина тронулась и быстро укатила, растворяясь в ночной мгле пустынной дороги. Надя, ничего не говоря, вызвала нам такси.

Домой ехали молча, в тугой, будто бы резиновой тишине. Лицо Надежды выражало напускную безмятежность, но пальцы выдавали тревогу. Сестра ковыряла повисшую на слабой нитке пуговицу пиджака, выкручивала ее и яростно сдавливала, точно намереваясь переломить пополам.

Не доезжая до конца Большого проспекта, мы расплатились и вышли.

Бывший доходный дом цвета чечевичного супа, названный в честь дантиста с непроизносимо длинной фамилией, ныне обзавелся штукатурными проплешинами и белыми стеклопакетами вместо деревянных рам. [48] Выглядел он ветераном — этаким боевым старичком, быть может, даже адмиралом морского флота: потрепанным ветрами, поджаренным солнцем, но все еще стойким, с прямой выправкой и горделиво вскинутыми в сторону Гавани флагштоками.