Онлайн книга «Потусторонним вход воспрещён»
|
— С детьми мы поможем. Доставим по адресам. Нас как раз трое, — пообещала она Лиде. — И грифонов надо «припарковать». А то рассвет близко. — Лёня оценивающе поглядел на горизонт. — Ярь, займитесь вдвоем? Вася встрепенулся: — Я чуть не забыл. Кшесинская кое о чем просила меня… Не дослушав, Лёня махнул рукой, мол, действуй. — Вэлком. Двух грифонов на троих вам вполне хватит, чтобы добраться куда нужно. — Опять летать? — поморщился Вася. — Полет — дело привычки, — авторитетно заявил Ярик, и я нервно хихикнула: что-что, а заботы о полетах, кажется, наименьшее, за что приходилось волноваться в последние дни. Вася кисло улыбнулся и пошел к рыжему крылатому существу, рывшему передней лапой песок и гальку чуть поодаль от нашей компании. Все начали расходиться, пока у кромки воды не остались только «Трио» и я. Дети продолжали резвиться, не обращая внимания ни на холод, ни на сонную ночную тишину парка, ни на влажный пробирающий туман, поднимавшийся от глади залива. — Ну, чего стоишь? — незло усмехнулась наблюдавшая за мной Медина. — Лиска, — прошептала я. Она не могла меня услышать, но вдруг обернулась. Посмотрела ясными своими серо-голубыми глазищами и щербато улыбнулась. Взвизгнула: — Ритка! — Радостно пояснила другим детям: — Это моя сестра! Глотая соленые слезы, я рассмеялась и утерла лицо рукавом. Мгновенно позабыв об игре, Василиска радостно понеслась мне навстречу. А я вдруг сорвалась с места и, спотыкаясь и увязая в песке, побежала к ней… Часть 8. Банковский мост. Ярослав и Павел Давыдовы В сумерках городские крыши напоминали лоснящиеся спины котов, уснувших рядом друг с другом. Гладкие, покатые, блестящие, то однотонно серые, то рыжевато-пестрые из-за вкраплений ржавчины, они мелькали под крылом грифона, стремительно и в то же время плавно откатываясь вдаль. Обманчиво мягкие на вид, их хотелось трогать руками и обнимать. Слева от горизонта бежала серебристая лунная дорожка, а с другой стороны медленно разгорался лилово-алый рассвет. Влажный ветер пах солью, немного морем, но в основном — скорой городской весной и всем, что под ней подразумевается: выхлопными газами, мокрым асфальтом, древесным соком, выступающим на молодой еще листве. Уже не счесть, сколько раз Ярослав засматривался на город с высоты птичьего полета, а восторг не утихал и даже не притуплялся. Крепко держась за шею грифона, Ярик внезапно подумал, что и нрав его родной Петербург имел вполне кошачий: сдержанно-строгий, не прощающий пренебрежения. Тот долго присматривался, прежде чем подпустить к себе, но если подпускал, то давал гораздо больше тепла, чем можно было ожидать. Таким был дом Ярослава: с его чуть нарочитой отстраненностью и тихой верностью. Ради Города хотелось бороться. За него не обидно было б и умереть, но больше всего ради него хотелось жить. Ярик вдохнул полной грудью. Разжал бы пальцы, выпуская пепельные грифоньи перья, раскинул бы руки, заорал бы восторженно во весь голос, но откровенного ребячества не позволил себе даже сейчас — когда сердце переполняло такое счастье, что от него буквально становилось больно. Ведь была его семья и был он сам, были ночной полет и приятель-грифон, Институт и тайны, которые тот распутывал. А еще Пашка… Бурно радоваться Ярослав не привык — всегда стеснялся чувств, — поэтому теперь поступил так, как умел в совершенстве, — разозлился. |