Книга Заслуженная пышка для генерала дракона, страница 47 – Кристина Юраш

Мы только собирались уйти — он, с моей рукой в своей, тёплой, непривычно спокойной, я — с мыслью о том, как уговорить Мэри лечь спать без сладкого, — как вдруг раздался плач. Не детский всхлип, не капризный крик — а надрывный, отчаянный, словно последние слова, которые ребёнок успевает бросить миру, прежде чем его стирают из него, как ошибку.

Мы обернулись.

Плач доносился из палатки мадам Пим.

Дверь дёрнулась — и оттуда, прямо в грязь, прямо в лужу, вытолкнули девочку.

Она потеряла равновесие, руки взметнулись в стороны, глаза округлились от ужаса — и она упала.

В воду.

В грязь.

В конец света.

Дверь захлопнулась с таким звуком, будто отрезала её не только от палатки, но и от прошлой жизни — от духов, от роз, от выставок, от надежды.

Я присмотрелась — и сердце ушло в пятки.

Это была она.

Та самая златовласка, что ещё недавно улыбалась лорду Басили на ринге, как ангел перед изгнанием. Та, что носила волосы до пят — и теперь не имела ни одного. Её остригли. Не для болезни. Не для моды. Для урока. Для наказания. Где-то волосы торчали, как колючки на раненом ёжике, где-то виднелись уродливые проплешины, будто кожа головы сама кричала от боли. Кровь на губе — не от падения. От удара. Платье разорвано у плеча — не случайно, а назидательно. Щека красная. Не от ветра. От ладони, что в тихом, оттого и страшном гневе, припечатала её напоследок.

Глаза у неё были пустые. Не от усталости. От понимания: всё кончено. Не будет больше красивых платьев, духов, пудр, роз. Не будет выставок и карет. Теперь её ждут грязь и скитания — потому что она не оправдала возложенных надежд. Не сумела вырвать победу. Оказалась недостаточно хороша. В понимании практичной мадам Пим, не желающей кормить лишние рты, это был приговор. Её имя теперь покрыто позором. Все знали — это было жульничество. И теперь она расплачивалась — за некачественный клей, за неумелые руки, за спешку, за чужие амбиции. Сказка кончилась. Принцесса может быть свободна.

Кое-как она поднялась. Пошла. Под дождём. Босиком. Между палатками — как между надгробий. Как будто не знала — куда. Она и не знала. Как будто не верила — что есть «куда». Как будто уже не была ребёнком — а стала тенью той, кем была ещё несколько часов назад.

— Это… что? — прошептал Марон, и в его голосе не было вопроса. Там был ужас. Ярость. Понимание — что мир, который он считал «несправедливым», на самом деле — живодёрня, где девочки — расходный материал, а красота имеет срок годности.

Я вздохнула. Глубоко. С болью, которая не кричит — она сидит внутри, как старый шрам, который ноет перед дождём.

— А это — перед бестами, — сказала я, глядя, как ребёнок бредёт, как тень, как призрак своей прежней улыбки. Она споткнулась, но не упала. Слёзы катились по её щекам, застилая глаза. Теперь она была не нужна. Все мечты, планы, надежды — остались там, в чистенькой палатке, а её место приберегли для другой — которая, быть может, окажется куда более перспективной.

— Если проиграла — не нужна. Если не принесла цацку — мусор. Если не оправдала вложений — вон отсюда. Особенно — если волосы были не настоящие. А мадам Пим решила, что проще — остричь и выгнать, чем кормить лишний рот. Бедняжка… никто. Без фамилии. Без покровителя. Без будущего.

Я прикидывала в уме. Включился калькулятор.