Книга Чудесные рецепты крестьянки-самозванки, страница 41 – Василиса Мельницкая

— Да говорите уже, как есть! — Внезапно я поняла, что вот-вот расплачусь. — Вы одеваете Митю, обуваете, балуете, выполняете его ка… — Горький комок застрял в горле, мешая дышать. Я с трудом заставила себя договорить: — Капризы. Только я его мать. Я! А вы…

— Никто. — Он вновь меня перебил, но теперь его голос звучал хрипло, едва слышно. — Я никто, ты права.

Я заметила, что он побледнел, и отчего-то испугалась. Я будто услышала продолжение фразы: «Я никто, одинокий инвалид, которого терпят из-за денег».

Нет, Владияр Николаевич не сказал ничего такого. Я это додумала, потому что наговорила лишнего. А ведь решила же прислушаться к словам Афанасия. Решила не мешать Владияру Николаевичу заботиться о Мите, если он того хочет. Но как ему объяснить, что сорвалась я не из-за собаки…

— Владияр Николаевич, я благодарна вам за помощь, — произнесла я, взяв себя в руки. — Вы дали мне работу, не выгнали, хотя я пыталась вас обмануть. И Митя… вы ему добра желаете, я это понимаю…

— Митя плакал, потому что хотел щенка. Но понимал, что ты не разрешишь его взять. Я сказал ему, что хозяином щенка буду я, а он сможет с ним играть. Собака моя. Не вздумай ругать мальчика.

— Владияр Николаевич, Митя похож на ребенка, которого постоянно ругают и наказывают? — не вытерпела я. — Он меня боится? Он вам говорил, что боится меня?

— Нет, — признал он. — Не похож. И не говорил.

— Проблема не в щенке. Проблема в вашем отношении…

— К Мите?

— Ко мне. Митя маленький. Вы задариваете его подарками, а после показываете, что мама — никто, что только ваши слова имеют значение.

— Это когда я… — возмутился было Владияр Николаевич, но как-то быстро сник, видимо, сообразив, что мои обвинения не беспочвенны.

— Было бы проще, если бы вы относились к Мите, как к сыну служанки, — продолжила я. — Но, если вы берете ответственность… — Я тщательно подбирала слова, чтобы не выглядеть расчетливой стервой. — Если помогаете, потому что вы — добрый человек… не унижайте меня при сыне, пожалуйста. Можете высказывать мне все, что угодно, но наедине. Надеюсь, я не о многом прошу.

Почему я так быстро сдалась? Испугалась? Наверное. Мне все так же некуда идти. Как-то не хочется, чтобы Владияр Николаевич считал меня неблагодарной. Худой мир всяко лучше доброй ссоры.

— И простите за резкие слова, — добавила я, так как Владияр Николаевич молчал.

— Ульяна, развей мои сомнения. — Он вдруг взглянул на меня как-то иначе. С ехидством, что ли? — Ты ведь не ревнуешь меня к Мите?

— Ч-что? — переспросила я, чувствуя себя очень глупо.

Ослышалась ведь, правда?

— Ты хочешь, чтобы я относился к тебе так же, как к Мите? Дарил подарки? Обращался, как с равной?

Я задохнулась от возмущения. Пошарила взглядом по комнате, ища какой-нибудь тяжелый предмет.

— Дашь что-нибудь взамен? — продолжал Владияр Николаевич. — Согреешь мне постель?

Я уставилась на него, не мигая. Глаза щипало, но я запрещала себе плакать. И сказать ничего не могла, потому что меня выдал бы дрожащий голос. Я считала его… добрым?

— Лучше бы вы меня ударили, — наконец смогла прошептать я. — Или даже избили.

Я не стала говорить ему, что ухожу. Еще придумает что-нибудь, спрячет Митю. Мы сбежим рано утром. Тихо и незаметно. Увы, но я слишком гордая, чтобы после такого оставаться под одной крышей с этим человеком.