Книга Нарисую себе счастье, страница 12 – Марианна Красовская

— Уж конечно.

— Сложно тебе будет, дочка, среди мужиков. Если б Игнат жив был, не пустил бы.

Я промолчала, не зная, что на это сказать.

— Волосы обрезать придется, — только и смогла вымолвить.

— Отрастут, — всхлипнула мать, а потом сжала меня в объятиях. — Прости меня, родная, прости!

— Да ты то в чем виновата?

— Слабая я, слепая почти. Одни беды со мной!

— Справимся, матушка. Ты доселе нас кормила, теперь я кормилицей буду. Вот что, не плачь, лучше Ильяну рубашку заштопай, а потом отдыхай. А я до тетки Марфы сбегаю, яиц и молока куплю у нее. Будет у нас нынче пир.

И сбежала, потому что от материнских слез в груди жгло огнем. И волосы уже жаль не было.

На крыльце у Марфы сидели пять толстых кошек. Под крыльцом лежала кучка обезглавленных мышей. Кошки, завидев меня, заорали пронзительно и громко.

— Да иду я уже, иду! — раздалось из-за двери. — Сейчас ужинать будем!

Я сглотнула. Тоже не отказалась бы. Но кошек кормят за дело, они во всей деревне мышей и крыс ловят. Даже не знаю, где и берут. Я ни одной живой за то время, как здесь живу, не видела ни разу.

Впрочем, кошачий ужин на вид мне не понравился: несколько куриных голов, миска с потрохами и тарелка с молоком. Тетка Марфа, расставив угощение возле крыльца, распихала своих подопечных и с любопытством на меня уставилась.

— А чой-та ты в портках? И с мужиком каким-то на бричках катаешься?

— И вам не хворать, тетушка. Лекаря матери привезла из города.

— Добре. Матушка твоя уж вся исчахла. Помог лекарь-то?

— Да.

— А портки зачем?

Я замолчала, не зная, что и сказать. Правду? И кому эта правда в деревне нужна?

— Я в город ходила, — наконец, придумала складную ложь. — Девице одной опасно, а мальчишке куда проще.

— Что же братца не послала?

— Побоялась за него.

— Сколько еще его под юбкой хоронить будете? Пока борода до пупа не вырастет?

— Теть Марф, я чего пришла-то, — перевела тему я. — Мне б масла, молока да творогу. Я знаю, у вас всегда на продажу есть.

Как бы мне ни хотелось вздорную бабу заткнуть, я улыбнулась, хоть и совершенно неискренне. Она — наша ближняя соседка. Безмужняя, бездетная, с одними только кошками, курами да коровой. У кого своей скотины нет, к ней за молоком и яйцами ходят. Вот и я пришла.

— Как же, есть. И яички тоже собрала сегодня. Сколько тебе надобно? — тетка мигом подобрела, прекрасно зная, что в долг мы не берем никогда, приходим лишь тогда, когда есть деньги.

Цены я хорошо знала, обманывать друг друга было в деревне не принято, поэтому спустя несколько минут я стала прилично беднее, зато в руках у меня была корзина с продуктами на несколько дней.

— Корзинку пусть братец занесет да на крыльце оставит. А ты ль слыхала, что Ульянка из черной избы понесла? Да говорят, не от мужа вовсе, а от скрабейника!

— От коробейника, — поправила я ее. — Врут, наверное.

— А я как сказала? Скраб всякий таскает, скрабейник и есть.

— Скарб.

— Не дерзи старшим, деточка, не доросла еще. Так вот, Михайло, муж ейный детей-то иметь не может. Два года уж вместе живут, а деточек все не было, а как стал скрабейник в деревню наведываться, так и забрюхатела Улька. Совпадение? Не думаю!

И пальцем мне погрозила.

Я только плечами пожала. С Ульяной, моей, кстати, ровесницей, я не дружила. И от кого у нее будет ребенок, меня вообще не волновало. Хоть от мужа, хоть от коробейника, хоть от черта лысого.