Книга Нарисую себе счастье, страница 28 – Марианна Красовская

Встала возле дверей, с укоризною провожая каждый кусок ватрушки, исчезающий во рту ненасытных княжичей, и вздыхала до тех пор, пока Синегорский раздраженно не звякнул чашкой.

— Маруш, тебя когда-нибудь пороли?

— Не доводилось.

— А зря. Надо бы. До чего ж ты противный!

— Оставь его, — фыркнул Озеров. — Он за Казимира волнуется.

И почему-то мне подмигнул. Вот ведь чудные люди!

Как бы то ни было, своего я добилась. Лекари отставили чашки и поднялись. Я поплелась за ними следом, но дверь захлопнулась перед моим носом.

— И не вздумай подслушивать!

Я попыталась заглянуть в замочную скважину и едва успела отпрянуть, когда Синегорский выглянул в коридор.

— Кому сказано? Вон пошел.

Обидевшись, я спустилась в гостиную и утащила с блюда теплую еще ватрушку. Села на окно, ногами болтая и вздыхая. Не доверяют. И кому? Мне! Да я… да я на все готова, чтобы Хозяину лучше стало! И вовсе даже не из-за денег. А просто мы с ним подружились уже. И пусть он меня дюже старше, в отцы, верно, годится. Разве для настоящей дружбы это препятствие?

***

Спустились лекари не скоро, и лица их были сердиты. Сели на диван, молча налили себе чаю. Ухватили по ватрушке. Я испуганно глядела на них и молчала. Вопросы задавать как-то расхотелось. А ведь видела, как Долохову стало дурно на карьере! И все равно не верила!

— В общем, так, Маруш, — вздохнув, заговорил Синегорский. — Марк прав был. Дела поганые. Казимир сказал, чтобы мы от тебя ничего не скрывали, мы и не будем. Если он себя побережет, то протянет до будущего лета, а то и до осени. А если нет, то любой приступ может стать последним.

— Волноваться ему совсем нельзя, — добавил Озеров. — И непременно пить укрепляющие отвары. Каждый день. Будь тут Ольга, она бы проследила. Но теперь придется тебе. Ты вроде ответственный.

— Я прослежу, — гулко сглотнула я. — А что, совсем ничего сделать нельзя? Вы же лекари! Целители!

— Но не волшебники, — пожал плечами Озеров.

Синегорский опустил глаза и кинул в остывший чай еще два куска сахара.

— Значит, есть способ, — тихо сказала я. — Вижу же, что есть!

— Операция, — не поднимая глаз, сказал Синегорский. — Но…

— Но?

— Мы ее никогда не делали. И Марк тоже. На Юге такое не практикуется.

— Значит, нужно привезти целителя с Севера! — воскликнула я.

— Шансов все равно немного. Мы, возможно, и сами могли бы… В шесть-то рук. Чай не дураки и Университет все закончили. Но видишь ли, он ведь может умереть прямо во время операции.

— Как будто он без нее не умрет! — поджала губы я. — Сколько процентов на благоприятный исход даете?

— Десять… пятнадцать, если Марк поможет, — поднял темные глаза княжич. Второй лекарь кивнул молча.

— Ноль против пятнадцати, — протянула я. — Дайте-ка подумать, что лучше?..

— Не согласится Казимир, — сумрачно вздохнул Озеров. — Марк ему уже несколько раз предлагал. Если б раньше согласился, то шансов было бы больше.

Я сникла. Да, Долохов упрям, и его можно понять. Я бы, наверное, тоже не согласилась. Страшно это — когда тебя заживо режут. Да еще сердце, наверное, достают.

— А что делать-то нужно? — тихо спросила у невеселых докторов.

— Вскрыть грудную клетку и поглядеть, где там дырка. Если получится — зарастить. Мы — хорошие целители, сильные. Возможно…

Он снова замолчал, а я налила себе чаю и села рядом.