Онлайн книга «Нарисую себе счастье»
|
Да, конечно, мы будем участвовать в ежегодной выставке посуды на Излом Года. Уже рисуем зимние пейзажи на тарелках и чашках. И снегирей, и веточки морозные на кобальтовой глазури. Благодарю, господа, за медаль! Такая честь, такая честь! Да, деньги кладите в этот сундук. Не нужно на счет в банке, хочу в руках сначала подержать. Ах, вы из Икшара? Очень кувшины наши нравятся? Те, что с тюльпанами? Сколько штук желаете приобрести? Двести? Конечно, будет готово через два месяца… Спустя несколько минут сладостных мечтаний я вдруг вспомнила, что Казимир совершенно точно не поедет на Зимнюю выставку. И до покупателей из Икшара, скорее всего, не доживет. Погрустнела, села нормально. Стол рукавом протерла. Зажгла светильники и придвинула к себе стопку корреспонденции. Хозяин еще утром просил ее рассортировать. Деловую — в одну сторону, личную — в другую, а непонятные или мерзкие письма, которые тоже приходили частенько. С угрозами или вымогательствами, мне Долохов давал их читать. Некоторые смешные, а какие-то даже жуткие. Впрочем, с пистолетом революционера мало что по устрашительности сравнится. Повертев в руках очередной конверт (от госпожи Шанской, известной своей предприимчивостью дамой Большеграда, я засомневалась. Могла ли она иметь дела с Долоховым? Конечно, могла. И заказ тоже сделать могла на сервиз или что-то подобное. Так в деловую переписку откладывать, или все же заглянуть одним глазком? Не утерпела, справедливо рассудив, что конверт вскрыт и оставлен на столе, значит, ничего секретного в письме нет. Пробежалась по строкам, вздохнула, опустила лоб на скрещенные руки. “Уважаемый Казимир Федотович, от лица своей дочери сообщаю, что сердце ее расположено к другому мужчине. Не желая сделать вас несчастным, мы отказываемся принять ваше, без сомнения, лестное предложение. Прошу не сердится на юную девушку. Уверена, что судьба предназначила вам более достойную партию”. Отложу в личное. Или сожгу. Обидное письмо, унизительное. Между строк сквозит, что Шанские даже за деньги не желают отдавать дочь за Казимира. С одной стороны, оно и понятно: не красавец. Тому же Гальянову или революционеру Снежину уступает. Те молодые, высокие, стройные, с залихватскими усами, гордыми носами и высокими лбами. А что Казимир — в плечах широк, да ростом не вышел. Борода дурацкая, рука покалечена, в волосах уж седина. Глаза красивые, живые, да многие ли ему в глаза осмелятся смотреть? Ну и не надо нам таких переборчивых невест. А если захотим остроты будним дням придать, так на то у нас Ольга имеется. Ее темперамента на всех хватит. Конечно, знай Шанские о состоянии долоховского здоровья, примчались бы первые. Шутка ли — перспектива через полгода сделаться молодою вдовой? Но они не знали, и на том спасибо. Я поглядела даты на конверте, нашла приписку, что ответ этот дан на письмо, отправленное еще в серпене (*августе, по-современному), и окончательно успокоилась. Если б Казимир был влюблен в юную Шанскую, я бы точно заметила. Никаких сердечных привязанностей к кому-то, кроме сестры и своей работы, Долохов не проявлял, а значит, нечего и вздыхать о несбывшемся. *** — А что, Казимир к старости слаб глазами стал, да? Может, попросить ему очки выписать? Я с растерянностью смотрела на Ольгу. Что этой женщине от меня нужно? Она меня пугает. |