Книга Нарисую себе счастье, страница 41 – Марианна Красовская

Дождавшись возвращения Хозяина, я убедилась, что он румян и свеж. Спросила, нельзя ли мне съездить домой в Подлеску. Получила вполне ожидаемый ответ, что нельзя, только не в непогоду. Вот дождь кончится, тогда сколько угодно.

Выловила в коридоре Марка и пристала к нему:

— Казимир поправится? Ему ведь лучше?

— Врать я не умею, Маруш. Даже ради ваших красивых глаз. До весны, может, чуть дольше. Не ждите чудес.

И это про глаза! Видать, Ольга наябедничала! И, наверное, Казимиру тоже рассказала…

Я спряталась у себя в спальне, передав через Просю, что не желаю мешать семейным разговорам. Так страшно мне не было никогда. Что теперь будет? Он прогонит меня? Обругает?

Руки тряслись, в висках стучало. Нужно было сказываться больной, и это не стало бы ложью. Я натурально заболела от волнения. Защипало в горле, заложило нос, кажется, даже жар начался. Нет ничего мучительнее ожидания неминуемой казни! Скорее бы все свершилось! Может, пойти к Казимиру и признаться самой? В то, что Ольга промолчит, мне не верилось.

Но время шло, за мной никто не посылал. Закончился дождь, прихватил мороз. Нужно бы съездить к матери. Где взять храбрости?

Из окна я видела, как Ольга и Марк собираются уезжать. Казимир проводил их до поворота дороги, потом долго стоял и глядел им вслед. Такой одинокий, потерянный. Мне было его жаль. Наверное, так ощущают себя отцы, которые выдают замуж дочерей. Как же мне захотелось его поддержать, развеселить! Но увы, я сама себя загнала в ловушку, выхода из которой не видела.

— Маруш, тебя Хозяин вызывает, — стукнулась ко мне в дверь Прося. — Ты как, выздоровел?

— Немного получше, — мрачно прохрипела я. — Уже иду.

— Жаль, Ольга Федотовна так мало погостила! Я по ней так скучать буду!

— Надо думать. Вы ж с детства вместе, верно?

— Ага. Спрошу маменьку, нельзя ли мне к ней в город перебраться. Как она там, бедняжечка, поживает? Кто ей пирожки печет? Кто волосы заплетает?

Не слушая жалобного причитания Проси, я поплелась в кабинет Долохова. Дверь была открыта. Сам Казимир Федотович сидел за столом и что-то писал в большой тетради.

— Что, кот из дому — мыши в пляс? — не удержалась от ехидства я.

— О чем это ты?

— Доктор уехал, а вы сразу за работу? Поди еще и закурили.

— Нет, курить я окончательно бросил. А что до работы, так она меня успокаивает.

— А чего вы волнуетесь-то?

— Да уж причин достаточно. Сядь-ка, Маруш. Разговор есть.

— Спасибо, я постою лучше.

Волнение с новой силой охватило меня. Я сжала пальцы, чтобы не выдать себя дрожью рук.

— Как знаешь. Что матушка твоя, не заждалась? Как она вообще тебе позволила к чужому мужику в дом идти? Не побоялась за твою честь?

— Вы о чем…

— Молчи, не перебивай, — Казимир тяжело вздохнул. На бледном лбу выступила испарина. Кажется, он тоже разволновался не на шутку. — Вот что, поигрались и хватит. Ты же не думала, что я девку от парня отличить не умею? Давно понял, ждал, когда сама сознаешься. Из фабрики тебя забрал, защитил от всех, думал, начнешь доверять и расскажешь, как есть. Видимо, зря думал. Зовут тебя как, малая?

— Марушка, — выдохнула я, осторожно отступая на шаг и раздумывая, не сбежать ли через окно. Уж очень вид у него был странный. На меня вдруг накатило странное облегчение. Убивать он меня не будет, орать тоже. Дышать сразу стало легче, словно смертную казнь в суде заменили помилованием.