Книга Нарисую себе счастье, страница 44 – Марианна Красовская

Отчего-то случившееся оставило внутри меня холодную тяжесть. Мне бы радоваться: скрываться теперь не нужно, муж хороший будет, достаток и защита. Почему же хочется плакать?

Ничего, завтра поеду домой и у мамы на плече буду рыдать. Кто, как ни мама, утешит, поможет, подскажет?

***

Как ни странно, спала я отлично и проснулась в замечательном настроении. Казимир оказался прав. От ночных страхов и слез не осталось и следа. Я была свежа как роза, румяна как яблочко и весела как утренняя пташка. Мне даже отражение в зеркале нравилось. Веснушки эти ужасные побледнели, почти пропали. Волосы задорно кудрявились. И когда в дверь поскреблась Прося и с некоторым недоумением сообщила, что Хозяин велел принести мне платья госпожи Ольги, я развеселилась еще больше. Платья? Ольгины? Вот умора! Я ниже ее ростом и куда костлявее. Мне ни один наряд ее не подойдет. К тому же я уже разучилась эти платья носить. Но если Казимир желает позабавиться, то я исполню его волю.

Я выхватила охапку разноцветных тряпок у опешившей служанки и захлопнула дверь перед ее носом. Кинула всю эту кучу на постель.

Блекло-розовый корсаж с кремовыми кружевами покорил меня с первого взгляда. Я, конечно, с детства слышала, что рыжим розовое носить нельзя, но это ведь не тот розовый! Сомневаясь и волнуясь, влезла в платье, запутавшись в юбках и шнурках. Долго пыхтела, едва не расплакалась.

— Тебе помочь? — раздался насмешливый голосок из-за двери.

— Да! — рявкнула я.

Ловкие руки Проси (вот что значит опыт!) быстро распределили наряд по моему телу. Затянули шнуровку по бокам, завязали шелковый бант, взбили кружева и развернули меня к зеркалу.

— Оленька Федотовна это платье в шестнадцать носила, а потом округлилась вся и неимоверно похорошела, — торжественно объявила Прося. — На тебе, надо сказать, сидит ничуть не хуже.

— Вы все знали, что я не мальчик? — единственное, что я смогла из себя выдавить, разглядывая в зеркале прехорошенькую глазастую девицу.

— Ага. Нам Хозяин сказал. И велел вам подыгрывать. А мы что, нам какая разница? Скажи, а Казьмир Федотыч взаправду в тебя влюбился?

Я глубоко вздохнула, подтягивая декольте повыше. Интересно, давно у меня такая грудь появилась? Под мальчиковой рубашкой вроде и незаметно было.

— Взаправду. Замуж меня позвал. Вчера ночью.

Вот теперь Прося стала такая же красная и пучеглазая, как я. Хотела сплетен — получи!

— Ты брюхатая что ли?

— Я — девушка честная. До свадьбы — ни-ни, — меланхолично ответила я, роясь в груде вещей. Ну должно же быть и белье приличное тут? Мои-то панталоны давно штопаны-перештопаны. Ага, нашла! И чулки еще имеются. С подвязками. То, что нужно.

— Потому и женится? — блеснула разумом глупая девчонка.

— Говорю ж, влюблен он. По уши. Вчера признался. Звал замуж, обещал это… нарядов накупить и драгоценностей всяких. И фабрику мне отписать.

Я врала вдохновенно и радостно. Все равно мне теперь косточки перемоют, так пусть завидуют.

Судя по тяжелому сопению Проси, она уже впечатлилась всерьез. Я оглянулась: девушка хмурила брови, кусала губы, а потом выдала:

— Так он же старый!

— Не старый, а в самом расцвете мужской силы. Красивый зрелый мужчина. Меня все устраивает. Есть лента или сетка? Волосы хочу убрать.

— Отрадно слышать такие слова, — раздалось гудение Казимира из коридора. — Я шел тебя поторопить, но, пожалуй, стоило послушать еще. Вы продолжайте, барышни, продолжайте.