Книга Нарисую себе счастье, страница 47 – Марианна Красовская

— Матушка, я с новостями к тебе.

— Мариша! — мать отбросила вязание и порывисто поднялась навстречу. — Как я соскучилась! Понимаю, дожди были. И не ждала, но молилась, чтобы ты была здорова.

— Мама, Казимир Долохов хочет меня в жены, — бухнула я, не в силах придумывать какие-то оправдания. — Я согласилась. Мы все переезжаем в его дом прямо сейчас. Вот.

Воцарилось удивленное молчание. Мать обняла меня за плечи, погладила по волосам. Вздохнула.

— Стоит ли нам с Ильяном ехать? Мешать будем.

— Это все, что ты мне скажешь?

— Свадьба будет скромной?

— Матушка!

— Мариша, ты мне все уши прожужжала этим Казимиром. Казимир то, Казимир се. И умный он, и добрый, и заботливый. И маг вдобавок, и талантливый гончар! Ясно же, что ты в него влюбилась.

Я открыла рот изумленно. Вот это выводы! Я — влюбилась? Смешно даже! Да я и знать не знаю, что такое любовь!

— И ты у меня красавица и умница. Он не мог не заметить. Вот и сложилось у вас.

— Мама, так он болен, умирает! — Об этом я тоже ей рассказывала.

— Да, я помню. Решил последние дни в тепле и счастии семейном провести, это правильно. Кабы я знала, что Игнат мой умрет, я бы от него ни на шаг не отходила.

Опустившись в матушкино кресло, я обхватила голову руками. Все ясно, она всегда была не от мира сего. В голове — одна черемуха. Тут же и любовь придумала, и семейное счастие. Погодите, скоро о внуках заговорит! И все же… так будет проще. Она серьезно облегчила мне задачу. Не нужно ничего выдумывать, нет смысла оправдываться — матушка все сделает сама.

— Собирайся, карета во дворе, — сказала я. — Там Ермол, он тебе поможет вещи уложить в багаж. Казимир очень хотел приехать за тобой лично, но я не позволила. Не хотела тебя смущать.

— И верно, нечего ему наш убогий дом видеть. Пусть думает, что мы приличные люди, а не нищета подзаборная.

Я вспомнила, в каком виде перед ним предстала при знакомстве, и скривилась. Да все он знает уже. Недаром вечно ругал меня за отцовские ботинки!

— Я никуда не поеду! — заорал на улице Ильян.

Я вскочила, намереваясь наподдать ему как следует, но матушка меня остановила неожиданно властным жестом.

— Я с ним поговорю. Отдыхай.

Ушла. Загрохотала чем-то в сенях. Зашуршала в кухне. Забремчала в кладовой.

Спустя час братец заглянул в комнату и, не глядя на меня, буркнул:

— Мы готовые, можно ехать.

Вот как? Быстро же они.

Вещей было мало. Небольшие узлы с тряпками, матушкин рукодельный сундучок да отцовские инструменты.

— Все?

— А что нам еще брать? — грустно спросила мать. — Рваные юбки? Битые горшки? Кому наше старье нужно в большой усадьбе?

Я заглянула в узел с вещами, фыркнула и вернулась в опустевший дом. Достала из шкафа свои старые рисунки, про которые никто не вспомнил. Подержала в руках и положила обратно. Не нужно. Нарисую новые, еще лучше. А вот что я заберу, так это пыльную скатерть, полотенца и наволочки, матушкой вышитые. Да, пожелтевшие, с пятнами, но такие красивые! Может, Устина поможет отстирать. Или… в прачечную самую лучшую отвезу.

— Да зачем ты эту ветошь принесла, — ахнула мать, с трудом разглядев, что у меня в руках. — Сжечь давно пора!

— Мне надо, — отрезала я, помогая ей подняться в карету.

— Надобно с соседями проститься.

— Не надобно.

— Обидятся ведь.

— Их проблемы. Ермол, едем.

И откуда только во мне столько гонору? Но соседей наших я вправду не любила. Когда отец умер, никто нам не помог, не поддержал. Когда мать болела, деревенские лишь спрашивали, не померла ли она. И любопытствовали, уедем мы обратно в город или нет, а то Ждан Хромой избу не строит, хочет нашу занять. Надо думать, теперь займет. Но документы на дом у матери в шкатулке, я видела. Как займет, так и прочь уйдет, если понадобится. Надеюсь, что я сюда не вернусь.