Книга Нарисую себе счастье, страница 49 – Марианна Красовская

— Голубчик Казимир, а нет ли спальни внизу? — мать, цепко ухватившись за мой локоть, двигалась вполне уверенно. — Видите ли, я почти слепа, мне не хотелось бы нарушить покой вашего чудесного дома, оступившись на лестнице и сломав шею.

— Пока нет, любезная. Но потерпите, и я прикажу подготовить для вас южный флигель. Так и вправду будет удобнее, там есть даже свой выход в сад. Только во флигеле никто не живет давно, там пыльно и нужно менять постели.

— О, не стоит так утруждаться.

— Стоит, разумеется. Вы теперь полноценный член моей семьи. В вашем праве заниматься чем угодно. Если удобно вам на первом этаже жить, так оно и будет.

А Казимир умеет быть обходительным и властным одновременно! Я поймала себя на мысли, что восхищаюсь и любуюсь им.

— А мне комнаты не нужно, я на коврике возле дверей посплю, — пробурчал Ильян со злобным видом.

— Вот и прекрасно, меньше хлопот, — совершенно спокойно ответил Казимир.

У меня прям зачесалась рука, так хотелось влепить малолетнему нахалу подзатыльник, но я сдерживалась изо всех сил. Потом, наедине.

Долохов помог нам раздеться, забрал верхнюю одежду, предложил домашние туфли. Спустил наконец-то с рук кошку, в которую, как я полагала, вцепился, скорее, от некоего волнения, чем от любви к животным. Стряхнул с жилета шерсть, криво улыбнулся и предложил матушке руку.

— Прошу пообедать с дороги.

— Я не голоден, — снова влез Ильян.

— Воля твоя. Если проголодаешься до ужина, сходи сам на кухню. Пока можешь по дому прогуляться и присмотреть себе коврик.

Тут уж я захихикала. Славный ответ, мальчишке полезно будет знать, что с ним никто возиться не будет. Взрослый уже.

Словно важных гостей, нас усадили за стол в столовой. Устина расстаралась, наварила всякого. В основном полезного и не жирного, но все же безумно вкусного. И щей с грибами, и печеночного суфле, и паровых котлет под брусничным соусом, и рыбы запеченой. Про овощи всякие и говорить нечего. И посуду на стол самую лучшую выставили, и серебро столовое положили.

Я умела пользоваться всеми этими вилочками и ложечками, а для матушки даже с ослабевшими глазами не составляло никакого труда взяться за нужный прибор. Казимир наблюдал за этим с удовлетворением.

— Вижу, вы из хорошей семьи, Шелена Григорьевна. Если не секрет, кто ваши родители?

— Из обычной семьи, Казимир Федотович. Отец — большеградский торговец Серафим Лучевой. Матушка была швея.

— А Поликарп Лучевой вам не родственник?

— Брат мой младший. Знакомы с ним?

— Да. Славная лавка у него на Осенней улице. Не общаетесь с ним?

— Нет. Родители были против моего брака. Мы сильно поссорились.

Эту историю я слышала с малых лет, а потому спокойно воздала должное обеду. Дядю Поликарпа я помнила очень смутно, кажется, он заходил к нам в гости, когда я еще жила в Большеграде, приносил подарки даже. А потом мы уехали.

— Если пожелаете, я вас помирю.

— Родители мои умерли несколько лет назад, — пожала плечами мать. — А брата я рада буду увидеть.

— Вот и славно. Хорошо, когда родни много, жить веселее.

Дальнейшая беседа проходила в том же духе. Мать и Казимир припоминали общих знакомых, мило ворковали и подружились как-то очень быстро. Я мрачно размышляла, а нужно ли Долохову жениться на мне. С матушкой у них общего было больше.

Потом Просе было велено проводить мать в спальню и вообще присматривать за ней, а Казимир, наконец, изволил меня заметить.