Книга Надежда варвара, страница 60 – Руби Диксон

— Что? — говорю я, чувствуя, что защищаюсь.

Химало вздыхает.

— Я дурак. Я должен был объясниться.

— Да, было бы хорошо, — язвительно говорю я, хотя мне действительно становится легче, когда я слышу, как он называет себя дураком. В конце концов, именно так я называла его наедине.

Он проводит костяшками пальцев по моей щеке, и мне снова хочется заплакать от того, как приятно ощущать это легкое, любящее прикосновение.

— Я ушел от тебя, потому что ты мне небезразлична.

— Это бессмысленно, — говорю я ему, отталкивая его руку. — Только дурак мог бы сказать такое.

— Возможно, и так, но именно так я решил помочь тебе. — Выражение его глаз такое печальное. — Я оставил наше спаривание, потому что мое присутствие злило тебя. Каждый раз, когда ты смотрела на меня, ты была полна ярости. Ты нападала на меня словами и искала меха у других. Это заставило меня почувствовать, что мое присутствие рядом с тобой только ухудшает ситуацию. Я подумал, может быть, если бы у тебя было время побыть наедине с собой, время исцелиться, тогда ты бы вернулась ко мне. — Он смотрит на меня с такой любовью, что кажется, будто он снова касается моей щеки, хотя его рука не двигается. — И даже если бы ты не вернулась ко мне, если бы ты была счастлива, я смог бы с этим смириться. Твоя печаль разрывает меня на части.

Я с трудом сглатываю. То, что он говорит, — правда. Я не была хорошей парой. После смерти Шамало я оцепенела. А потом я разозлилась. Я набрасывалась на всех, но особенно на него. Если Химало что-нибудь говорил мне, я нападала. Если он неправильно смотрел на меня, я выплевывала в его адрес свирепые слова. Я сбросила его со своих мехов пинком. Я уничтожила его кожаную одежду и его работу, когда была расстроена, что случалось часто.

— Я была ужасной парой. Но я чувствовала, что ты даже не пытаешься меня понять.

— Я не мог, — мягко соглашается он. — Я был погружен в свое собственное горе. Я хотел, чтобы ты обратилась ко мне за утешением, а вместо этого ты отвернулась и сделала меня своим врагом. Я чувствовал себя так, словно потерял и свой комплект, и свою пару в один и тот же день.

Это больно. Это ранит больше всего, потому что он не ошибается. Я не думала о его боли, только о своей собственной. Однако извинения, которые я хочу произнести, застревают у меня на языке. Мне трудно признать, что я была ужасной в этом спаривании. Что он тихо пытался быть рядом со мной, а я оттолкнула его. Это не заставляет меня чувствовать себя хорошо. Поэтому я говорю ему единственное, что приходит на ум.

— Я никогда не посещала чужие меха.

— Если бы другой мужчина сделал тебя счастливой, я бы отдал тебя ему, — мягко говорит Химало. — Я знаю, что ты никогда не хотела быть со мной.

Я открываю рот, чтобы возразить, но разве я не говорила ему те же самые слова в гневе? До того, как мы спарились, мне нравилось порхать от меха одного самца к другому. Мне нравилось быть желанной для каждого охотника в племени и предпочитать даровать свою благосклонность. Я никогда не смотрела на Химало, потому что он всегда был тихим, никогда не был громким или требовательным. Он был доволен тем, что стоял на заднем плане. Когда мы нашли отклик, все племя было шокировано, но никто не был шокирован больше, чем я. Это было так, словно я увидела его впервые, когда мой кхай начал петь ему. Сначала я была расстроена. Почему я не заполучила одного из сильных, дерзких охотников, которые флиртовали со мной? Почему мне достался тихий кожевенник, который довольствовался тем, что стоял на заднем плане?