Книга Где распускается алоцвет, страница 40 – Софья Ролдугина

…а потом вспомнила вдруг, когда ощущала подобное.

Когда Светлов её приворожил.

Вот только надолго ведьме голову задурить нельзя.

Алька разорвала поцелуй и выпрямилась, усаживаясь у Айти на животе. Ощущение ирреальности схлынуло. От распахнутого окна сквозило, как может сквозить холодной, сырой сентябрьской ночью; золотистое сияние, наполнявшее комнату, поблекло. Остался запах опавших листьев, и леса, и осиновая горечь, и дым… Айти – полыхающий, наполовину обнажённый – не двигался и молчал, только смотрел внимательно, глаза в глаза; золотистые локоны – текучий шёлк, спелая пшеница – рассыпались по подушкам.

– Не надо обмана, – сказала Алька тихо и прикоснулась ладонями к его лицу, точно в рамку заключила, очень-очень ласково. – Приходи наяву. Ты ведь Айти, да?

– Айтварас, – ответил он так же тихо.

– Но это не имя?

Золотые глаза – змеиные – потемнели, словно чёрным дымом заволокло.

– Не спрашивай, – выдохнул Айти. – Лучше поцелуй ещё. Тебе ведь хорошо?

– Когда обман – не бывает хорошо, – возразила Алька упрямо… Но, конечно, всё-таки поцеловала – в лоб, дрожа, вкладывая в этот поцелуй всё, что чувствовала, но сама толком до конца не понимала.

То, что происходило, было наваждением… но ощущалось-то чем-то настоящим. Словно они и вправду встретились – и понравились друг другу, и соблазна в Айти было столько же, сколько нелепости, и…

А потом Алька проснулась вдруг.

Окно было распахнуто настежь; сизо-серые тучи уже так отяжелели, что почти легли на верхушки яблонь в саду. Дул северный ветер, сырой, ледяной.

Одеяло валялось на полу.

– Да твою же… – пробормотала Алька и попыталась сесть.

Силы куда-то подевались; руки дрожали; из носа текло.

Хотелось горячего чаю, грелку под одеяло и поплакать.

Конечно, никуда она в этот день не вышла, да и на следующий тоже, и через день. Ни во что серьёзное простуда не переросла. Но постоянный озноб, слабость и ломота в мышцах не давали вылезти из постели; то пропадало обоняние, то вкус, то взгляд застилала золотая пелена, и поди пойми, расплата ли это за змеевы ласки или злая осенняя бактерия.

Бабушка хоть и беспокоилась, но ничего не комментировала, наверное, ждала, пока Алька сама расскажет. Только один раз вздохнула, оказавшись у окна:

– А обережная лента-то разорвана… Алёнок, может, ты сама её задела?

– Не знаю, – буркнула Алька, поглубже зарываясь в одеяла. Допускать, что огненный змей мог сам избавиться от оберега, было как-то страшновато, даже если и учесть, что не ведьма делала этот самый оберег, а обычный человек. – Может. Или створки от ветра распахнулись, ну, лента и порвалась.

Баб Яся качнула головой, явно сомневаясь, и провела ладонью по подоконнику.

– Подпалин нет… Может, и сквозняк виноват. Ох, Цветик-Алоцветик, скорей бы уже дожди полили, который день голова тяжёлая. А земля сухая, как цемент. Чтоб такая засуха и в холода… Не к добру.

Алька согласно шмыгнула носом.

В целом если что и шло хорошо, так это работа, благо валяться в кровати можно было и с ноутбуком. На третий день, когда от всех симптомов дурацкой простуды осталась лишь изматывающая слабость, Алька отправила начальнице и рецензию, и замечания, и даже предложения по правкам. А ещё – спустилась наконец вниз к обеду, в первый раз за всё время. Ноги были как ватные; колени подламывались. Но, по крайней мере, запахи с кухни казались уже аппетитными, а не раздражающими, как раньше.