Книга Где распускается алоцвет, страница 87 – Софья Ролдугина

– А вы часто шкодили? – спросила Алька, усаживаясь на сиденье и с удовольствием вытягивая ноги: в машине было тепло.

– О, постоянно! Угадайте, какое у меня прозвище было в школе? Подсказываю: производное от имени.

Он захлопнул дверь, пристегнулся, завёл машину – и плавно вырулил со стоянки, обогнув ежа, деловито переползающего дорогу.

– М-м… – протянула Алька, с трудом удерживаясь от смеха. После нескольких часов более близкого общения она уже примерно представляла, куда копать. – Даже и не знаю. Неужели «Горюшко»?

– Почти в точку, – подтвердил Дрёма, разгоняясь по трассе сразу до ста сорока километров в час, благо в ближайшее время ни поворотов, ни горок не было. – «Горе ты наше», произносить скороговоркой, закатывать глаза.

– А дома как звали? – не удержалась от вопроса Алька. – Славой?

Дрёма фыркнул:

– О нет! Мать у меня Мирослава, как вы, может, помните; я сам Горислав… А отец знаете кто был? Велеслав! Тройная слава, многовато на одну маленькую семью. Так что мать звали Мирой, отца – Велькой.

– Как моего двоюродного брата, – улыбнулась Алька невольно. – Он Велемир.

– Богатырь, наверное, – хмыкнул Дрёма. – А меня называли… вы только не смейтесь, Алика, очень постарайтесь… Дрёмушка.

Она очень старалась, даже губы кусала, но всё равно расхохоталась.

– Вам… вам очень идёт, правда.

– Как жестоко, – упрекнул её он. Сам тоже улыбался, конечно. – Я-то хотел быть кем-нибудь мрачным, гордым, пафосным… Гором, например.

– Ну, пафоса у вас и так с лихвой. И плащ очень драматичный.

– Я старался!

Так, с шутками и прибаутками, они долетели до Ярограда. Там, уже на подъездах к городу, километрах в тридцати от него, появилась связь, и до Дрёмы кто-то дозвонился. Пришлось остановиться на очередной заправке. Альку уже некоторое время клонило в сон. Пока Дрёма что-то напряжённо объяснял, с чашкой кофе сидя на пластиковом стуле под тентом, она задремала, да так крепко, что проснулась только оттого, что машину резко подкинуло на кочке.

– Простите, – повинился Дрёма; лицо у него было бледноватое и напряжённое, а пальцы сжимались на руле слишком сильно. – Дальше так и будет, к сожалению. Пока доедешь, всю подвеску разобьёшь… А машина не казённая. Не смотрите так, Алика, – улыбнулся он. – Всё хорошо. Мне доложили о ходе дела, по Костяному всё начинает проясняться… Ну а я на радостях задумался и хватанул две чашки кофе, – и он снял одну руку с руля; пальцы и впрямь подрагивали. – Не беспокойтесь, скоро пройдёт. На внимательность это не влияет, а кроме того… – И он глянул на деревянный кругляшок, свисающий с зеркала, многозначительно умолкая.

– У вас хорошие обереги, я помню, – кивнула Алька.

– Ага. Не раз спасали, между прочим.

А после Ярограда нормальные дороги, как и предсказывал Дрёма, закончились. Трясло иногда так, словно ехали по ступенькам. Частенько основная трасса оказывалась перекрытой на ремонт или стояла в мёртвых пробках, и потому приходилось сворачивать на боковые дороги, искать объезд. А там были свои проблемы. То внезапно асфальтовое полотно обрывалось и начиналась грунтовка, то тащился сразу по двум полосам трактор, занимая всю дорогу…

Когда путь перегородила самая настоящая телега – причём возница, кажется, нарочно ехал чётко посередине и отказывался посторониться, чтобы его обогнали, – даже у Дрёмы закончилось терпение.