Книга Пленница Кощея, страница 6 – Полина Змееяд

— А ну стоять!

Ну вот и смерть моя — давно я ее чуяла.

Распахнув глаза, увидела я высокий потолок, яркими цветами расписанный. И вдохнула так легко-легко, будто в лесу оказалась в рассветный час. Неужто правы были монахи в Царьграде, которые сказывали, будто на небе есть один бог, который все создал и тех, кто по его заветам живет, этот Всеотец в своих чертогах после смерти привечает?

Опустила взгляд и Кощея заметила. Тьфу ты, нежить! Точно это не дивный Рай, раз он тут отирается.

Мавка — или Навка, кто их разберет — бросилась меня полотенцем отирать, близняшка ее стакан воды поднесла. За воду я как за спасение схватилась, осушила до дна хрустальный бокал на резной ножке, а колдун все смотрел, будто диво какое увидел.

— И куда я, скажи на милость, Милавушку свою привела? — тут же рассердилась я. — Нежить по подвалам шастает, честных людей загубить хочет, а я родненькую свою одну оставила. Где она? Отвечай, колдун!

Кощей все молчал, да и я осеклась. Негоже на хозяина дома вот так кричать-то, да и голос мой — но будто не мой. Молодой какой-то, крикливый, как у сороки, которая в первый раз на крыло встала.

— Не гневитесь, Ядвига Еремеевна, виноват, — Кощей голову опустил, будто и в самом деле вину за собой чуял. — Тварь та поймана и наказана будет со всей строгостью, а других тут не водится — голову даю на отсечение.

Ответ колдуна меня успокоил немного, да кто его знает, а ну как лжет? Заметив мой взгляд недоверчивый, он усмехнулся и одной из девиц рукой махнул.

— Вы не волнуйтесь только… — начал он, да затих.

Мавка ко мне портрет поднесла в тяжелой золотой раме. Я такого богатства не видела отродясь, потому на золотые вензельки загляделась и не сразу на лицо-то посмотрела. А взглянув, поняла — не портрет передо мной, а зеркало. Да только в нем не моя кожа морщинистая отражается, а девица молодая, годочков восемнадцать, может, и есть.

Угловатая, загорелая и худая, на мальчишку больше похожа — кожа да кости. Глаза колдовские зеленые выпучила, губки приоткрыла и глядит. И волосы теребит руками — рыжие, медные, вьются до самого пояса и по кровати разметались. Мои же… волосы, да только уж лет пятнадцать прошло с тех пор, как в них первая седина завелась.

— Это… что же? — я глянула на Кощея, потом обратно на отражение. — Это как же?!

Вдруг страх и смех охватили меня одновременно, а потом и злость на колдуна негодного.

— А ну волшебствуй обратно! Это как же так — я, что ли, ровесница Милавушки теперь?!

Кощей улыбнулся скупо, но лишь головой покачал.

— Не могу. Утопли вы в вине, на молодильных яблоках с живой и мертвой водой настоянном. Против такого колдовства даже я бессилен.

— Придумай что-нибудь, окаянный! Не век же мне так ходить?!

Подошел колдун, надо мной наклонился и руки свои холодные мне на плечи положил. В глаза мне уставился, да так внимательно, что холодок могильный по коже побежал.

— Умерла ты, Ядвига, но жить продолжишь. Так уж вышло, и никто того уже не переменит.

— Я теперь, что ли, нежить? — засмеялась, а у самой ком в горле встал. Не может быть того!

Посмотрела на колдуна недоверчиво, и он кивнул, слова мои подтверждая.

Я уж во второй раз возмутиться хотела, да дверь вдруг распахнулась, вбежала Милава и к кровати бросилась.

— Нянюшка! — завидев меня, на полдороге застыла и наклонилась, щурясь недоверчиво. — Нянюшка, ты ли?