Книга Игры титанов: Вознесение на Небеса, страница 8 – Хейзел Райли

— Дыши. Позволь мне позаботиться о тебе.

Я поворачиваю голову, ищу его взгляд. Ищу его губы. Встаю на носки, тянусь. Но за несколько сантиметров до желанной цели голову вновь забивают мысли, которые я будто оставила за порогом. Когда я выйду из душа, на тумбочке всё ещё будет лежать жёлтый конверт с письмом. Когда я выйду из душа, это всё ещё будет моя комната в Афинах, на острове, который Кронос и Рея Лайвли зовут «Олимпом».

Что-то меняется у меня на лице. Лоб Хайдеса морщится; он резко разворачивает меня лицом к себе.

— Эй, эй, эй, — шепчет, притягивая к себе. Я утыкаюсь лицом ему в грудь и сдаюсь — меня прорывает.

Я не знаю, сколько это длится. Знаю лишь, что слёзы бегут быстро, вперемешку с водой из душа. Знаю лишь, что Хайдес не ослабляет объятий ни на миг и ничем не даёт понять, что устал от того, сколько во мне слёз.

— И с этим справимся, моя Персефона, — говорит он. — Ты не повторишь нашу участь, ладно? Я увезу тебя отсюда.

И именно эта уверенность показывает мне, в чём на самом деле главная проблема. Осознание нужного выбора вспыхивает мыслью, которая буквально перелетает от меня к Хайдесу — и он отшатывается, словно я дала ему пощёчину.

— Хейвен, — он произносит моё имя с колебанием. — Ты ведь не думаешь решить всё, согласившись работать на моего отца?

Я молчу. Опускаю глаза и смотрю на воду у ног, полную мыльной пены.

— Хейвен, — повторяет он, уже на взводе, на грани взрыва. — Скажи, что ты не рассматривала этот вариант. Пожалуйста. Скажи, что ты не сошла с ума.

Я дёргаю плечами.

— А какой у меня ещё выбор?

Он раскрывает рот, глядит на меня так, будто я предала его худшим образом.

— Хейвен… — Он останавливается, глубоко вдыхает. Проводит ладонями по мокрым волосам, откидывает их назад, обнажая лицо с гармоничными линиями — и шрам, искривлённый гневом. — Давай так: сейчас ты вытираешься, забираешься под одеяло и переспишь с этой мыслью. А завтра утром, когда мы вернёмся к разговору, ты дашь разумный, взвешенный ответ.

Я уже открываю рот, чтобы возразить.

— И этот ответ будет: «Нет, Хайдес, я не собираюсь принимать предложение твоего отца, я не настолько безумна».

Он не даёт мне вставить ни слова. Быстро выходит из душа и оставляет меня там, как дурочку. Злость взмывает во мне, тяжёлыми волнами застилая глаза и выключая думание. Я распахиваю створки и шагаю следом. На нём уже халат, он завязывает пояс.

— Ты не представляешь, через что я прошла. Не смей говорить мне, что делать!

Он смотрит невозмутимо.

— А ты не представляешь, через что прошёл я из-за моего отца. Я не говорю тебе, что делать, я говорю, как лучше. Становиться одной из нас — неправильно с любой стороны.

— У меня нет другого способа достать эти деньги, — выпаливаю я.

Взгляд Хайдеса скользит по мне с головы до ног, и на лице вспыхивает лукавая улыбка.

— Ты осознаёшь, что орёшь на меня — голая и мокрая?

Я скрещиваю руки на груди.

— Хочешь сказать, тебя это смущает?

Он приподнимает бровь.

— Ни капли. Наоборот, убери руки.

Я закатываю глаза и подхожу к нему. Хватаю второй халат, висящий на крючке, и накидываю, чувствуя, как его взгляд всё ещё скользит по моему телу.

— Я приму то решение, которое считаю лучшим, — добавляю наконец. — Я не могу бросить отца на улице.

Мы не в сказке. Есть долг — на миллионы. И, конечно, сила нашей любви его не погасит. Он может быть рядом и обещать защищать меня, но где он возьмёт такую сумму? Для их семьи это крохи. Но он не может украсть их и отдать мне — стало бы только хуже. Что остаётся? Играть в их залах, на их Олимпе, и надеяться выиграть?