Книга Кровь песков, страница 70 – С. К. Грейсон

История испытаний кровава, но умышленное убийство соперника запретили со времён основания Келвадана — Келвар был последним Чемпионом, кто отрубил голову в финальной дуэли. Теперь дуэли идут затупленными клинками, а грязные приёмы не прощают. И всё равно каждую двадцатую весну кто-то гибнет — то случай, то воля пустыни. Наверное, ради этого и придумали открывающую охоту: срезать зелёных и бесполезных, пока до смертельного не дошло.

Наконец солнечный диск показался — строй рванул. Салаги понеслись вскачь кто куда; опытные всмотрелись по сторонам, выбрали направление. Я тронул Алзу на восток — наоборот от большинства, что ринулось на равнины к стрелолисту, где пасутся ориксы.

Правила не уточняли, на кого охотиться. Требование одно: чистый убой, принести добычу к срединному костру лагеря, пока солнце встанет в зенит. Многие пойдут за ориксами — медленнее, их много, — но толпа охотников спугнёт, разметёт стада. Хищник — красный волк или каракал — рискованней, зато там меньше суеты и охотников-энтузиастов, способных загубить мне выстрел.

Позади ещё слышались копыта — пара-тройка решила последовать моему ходу, — но вскоре звуки рассеялись, и мы с Алзой остались одни среди дюн. Зефир спал в палатке, голову под крыло. На задания я его не беру — даже на охоту, хотя толк был бы. Никаких поводов обвинить меня, будто не по правилам. Из-за таких поводов лорду Аласдару вход в Келвадан и закрыт.

Алза насторожила уши, и я остановил её, прислушиваясь. Вдали, там, где золотел выступ скал, тихо повизгивали — каракал. Хорошо бы их было мало — я быстро управлюсь.

Через спину вытянул короткий лук и тугой колчан. Сабля на охоте мне не помощник, но без неё я не езжу.

Алза пошла тише — я попросил её голенями — и стала ставить ноги мягко, как кошка. Подкрасться на лошади тяжелей, но если что — погоня в седле, и против стаи преимущество у меня.

Мы подошли к изломанному краю, визг и рычание усилились, ударяясь о камень. Я наклонился, заглянул — один каракал склонился над небольшой тушкой, должно быть, неудачный ушастый заяц или скальный суслик. Ему повезло — теперь повезёт мне.

Я наложил стрелу, воспользовался тем, что зверь занят, и тщательно прицелился. Втянул запах земли и крови на песке, позвал пустыню вести стрелу. Я не лучник, я мечник. Но пустыня не давала мне голодать, пока я служил ей, — мои стрелы летели куда надо.

В этот миг нити магии дёрнулись, как необъезженная кобыла на поводу. Я отпустил тетиву — и прежде чем стрела долетела, из-за невысокого уступа сорвалась на каракала капюшонистая фигура, прятавшаяся, где я не заметил. Упала ему на спину. Каракал взвизгнул — и оборвался.

Стрела звякнула о камень над её головой, задев в ладонь — в нескольких пальцах. Голову она вскинула — и меня прибили на месте пара золотых глаз. Я будто не мог пошевелиться: лук всё ещё у щеки.

Она — теперь я видел: женщина — распрямилась и выхватила саблю с плеча, оставив короткий нож воткнутым в шею каракала, прямо под черепом. Чистый укол — перерублен спинной мозг, мгновенная смерть.

— Кажется, на охоте запрещено трогать других соперников, — сказала она в обвинительном тоне, но держала клинок так, что особой неохоты драться я не заметил.

— Я стрелял в каракала, — признал я. Мне не за чем оправдываться, но в голосе было что-то знакомое — зацепило; я ловил, откуда.