Книга Наказание для драконьего принца, страница 7 – Надежда Соколова

И тут же из её ладоней, самих по себе, вырвался целый сноп ослепительных, шипящих искр — синих, как полярное сияние, золотых, как расплавленное солнце, багровых, как свежая кровь. Они с треском рассыпались по кухне, как праздничный, но неуправляемый фейерверк, оставляя за собой дымные, причудливые завитки. Одна из искр, алая и особенно крупная, шлёпнулась прямо в чан с дымящимся супом, и густой бульон тут же забурлил с яростью, выплёскиваясь через край и заливая огонь в очаге шипящей пеной.

— ВЕДЬМА! — завопил кто-то из слуг, молодой парень, и его визгливый крик прозвучал как сигнал к всеобщей панике.

Зелёнокожий большеухий повар (тролль? гоблин? Ангелина даже не знала, как его классифицировать) шарахнулся назад, с грохотом опрокинув тяжелый табурет. Девушка-служанка с визгом швырнула в её сторону деревянную миску, та пролетела мимо и разбилась о стену. Даже упитанный рыжий кот, дремавший у очага, вздыбил шерсть, выгнул спину и с диким воплем рванул в дальний, самый темный угол.

Ангелина медленно опустила руки, ошеломлённая и ничего не понимая. Искры погасли, будто их и не было.

Воцарилась оглушительная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием углей и частым, прерывистым дыханием перепуганных существ.

Потом... в гробовой тишине, нарушаемой лишь шипением пролитого супа на раскаленных углях, послышался скрип шагов.

— Ваша милость... — дрожащим, старческим голосом начал старый дворецкий в потрепанном камзоле, первым осмелившийся пошевелиться и сделать шаг вперед. — Мы... мы сейчас приготовим...

— Жареного поросёнка, — резко перебила его Ангелина, внезапно осознав, что её голос снова звучит нормально, по-девичьи, без зловещего эха. — С яблоками. И хлеба, свежего. И... э-э-э... мёду. И чтобы свинка была с хрустящей шкуркой.

Она нервно облизнула пересохшие губы, чувствуя, как в животе предательски и громко урчит, напоминая о себе.

— И чтобы быстро. А то... — она неуверенно, с опаской пошевелила пальцами, разглядывая их, — ...всё это безобразие повторится. И в следующий раз может и не обойтись одной посудой.

Слуги бросились выполнять приказ, засуетившись так, будто за ними гнался сам дьявол, а не юная женщина в свадебном платье. Застучали ножи, захлопали дверцы печи, зазвенела посуда.

Ангелина медленно, как во сне, опустилась на ближайшую дубовую скамью, ошарашенно глядя на свои ладони — такие маленькие, белые, с аккуратными ногтями, способные на столь странные вещи.

— Что за чертовщина... — прошептала она, сжимая и разжимая кулаки. — Что это было?

И тут же услышала тихий, ехидный смешок у себя за спиной, прямо у самого уха.

— Не чертовщина, детка, — прошептал знакомый скрипучий голос, от которого по коже побежали мурашки. — Магия. Настоящая. Просыпается. Радуйся.

Гортий. Это был он.

Но когда она резко обернулась, за спиной никого не было. Только рыжий кот, осторожно вылезающий из-под стола, смотрел на неё огромными, умными жёлтыми глазами. И, кажется, его усы задорно подрагивали, словно он ухмылялся.

Ангелина наелась досыта, с жадностью заброшенного щенка, словно в последний раз. Сочный жареный поросёнок таял во рту, тёплый, только из печи хлеб с хрустящей корочкой пах солодом и диким мёдом, а сладкий ягодный морс оказался на удивление освежающим. Повар, бледнея, клялся и божился, что подал всё безалкогольное, но в голову всё равно ударила странная, приятная волна тепла и легкой дурноты — то ли от сытости, то ли от накопившегося за день стресса.