Книга Половина пути, страница 135 – Юля Тихая

— И я… я правда хочу тебя.

— Ольша, милая… я тоже тебя хочу. Но мы всё ещё можем не заниматься сексом, если тебе… трудно. Нас никто не заставляет с пистолетом. Можем ограничиться тем, что уже делали. Поцелуи, руки.

Она чуть покраснела. Руки — да, руки… руки — это было хорошо. И когда она, и когда он, всё было хорошо и почти не страшно.

— Я бы хотела… попробовать ещё.

Брент вздохнул, и Ольша потёрлась носом и о его нос:

— А ты? Ты… хочешь? Если я вот такая, и у меня… я не могу обещать, что…

— Я очень не хочу делать тебе больно.

— Ты не делаешь мне больно. Ты вообще, кажется, ни разу… ну если только с ожогом! И сейчас мне не было больно. Просто моё тело помнит всякое… плохое. И я проваливаюсь в это, как будто сейчас тоже… плохо. Помнишь, ты предлагал… подумать вместе? Но это если ты хочешь. Ты хочешь?

Они лежали в постели совершенно голые, сплетясь ногами и руками, и смотрели друг другу в глаза. Это могло бы быть жарко, или страшно, или очень смущающе, а было — очень правильно. как будто так и должно быть быть.

— Я хочу тебя, — хрипловато сказал Брент. — Но я не понимаю, как.

— Мне кажется, можно… оставить свет. Ты не против света?

— Мне-то что? Это девочки вроде стесняются.

Ольша совершенно его не стеснялась. Может быть, она просто разучилась стесняться тела после полевого быта, а, может быть, это в ней вяло зашевелилась развратная огневичка.

— Я думаю, лучше со светом. Чтобы я была уверена, что это ты, а не… и как-нибудь медленно.

— Хорошо. Если захочешь, попробуем.

В его голосе слышался скепсис, но под ним было и желание тоже. А ещё тревога, и забота, и ещё много всего другого, от чего у Ольши сжималось сердце.

— Только обещай, — ворчливо велел Брент, — без дурацких подвигов. Если почувствуешь, что плохо…

— Да. Я буду осторожна, я обещаю. И… я захочу.

Ольша проснулась от того, что спружинила кровать, а поясницу коротко куснула прохлада. Потом за спиной завозились, Брент притянул её к себе огромной лапищей так, что свернувшаяся клубочком Ольша была завёрнута в него почти целиком. Одеяло вернулось на место, но сон уже ушёл.

Она потянулась, зевнула. В комнате плавал серый сумрак. Брент пыхтел ей в макушку и велел ворчливо:

— Ты спи, спи.

— А который час?

— Восемь с чем-то, но там такая погодка, что до обеда точно никуда не двинемся.

Ольша подняла голову. Завозилась, повернулась. Брент не спал, просто лежал рядом, большой, тёплый и пахнущий мылом. За окном шумело дождём, но раньше он ни разу не откладывал работу из-за погоды, да Ольша и не просила, хотя выматывалась от конструкции и прогревания мокрой повозки.

Брент закатил глаза:

— Да ты выгляни!

Вставать не хотелось. Лежать в тепле, греясь об него, было куда приятнее, чем шлёпать по холодному полу к окну. Но любопытство пересилило, и Ольша всё-таки выбралась из кровати.

Погодка была и правда чудесная, в такую даже шитаки сочтёт за благо куда-нибудь спрятаться. Вода била тугими струями, оставалась на откосе белёсыми мёрзлыми кляксами — не совсем дождь, не совсем снег, — а между ними здесь и там стучали градины, то совсем мелкие, то крупные, с яйцо размером.

— Так что ты спи, — Брент широко зевнул. — Закончим тогда сегодня попозже.

Ольша покачалась с носка на пятку, наблюдая за дождём — из окна им любоваться хорошо, а на улице быстро стало бы не до красоты. Отлучилась в ванную, сполоснулась и почистила зубы. Заползла к Бренту под тёплый бок, толкнула в плечо так, чтобы уложить на спину, устроила голову на его руке, закинула ногу на бедро.